Она по-своему истолковала его промедление.

— Это ты не волнуйся, — она ещё и успокаивает его. — На мне заживает как на собаке. Расскажи, что произошло потом и как всё закончилось, — её низкий голос звучал хрипло, и она снова указала на стакан с водой.

Он малодушно ухватился за новую отсрочку. Без подробностей сообщил, что её верный Ижик сыграл на их стороне, как Серый привёл помощь.

— Что с Германом? — она слегка запнулась на имени.

— Он умер.

Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу.

— А ведь я желала ему смерти. Тогда. Никогда никому не желала, а ему… Должно быть ужасно, но мне не жаль… — Аня прикрыла веки, тяжело вздохнула и вновь распахнула глаза. — Что нам грозит?

Егор придвинулся ближе.

— Тебе — ничего. Всем занимаются юристы Игоря Петровича. Того самого «мецената». Они пообщаются с тобой позже, но надоедать тебе никто не будет. Не беспокойся об этом.

Она нахмурилась и коснулась его руки. Он тут же перевернул её ладонью вверх, будто создавая подставку, и снова ни сжал, ни переплёл их пальцы.

— Оставь это мне, — Егор не дал ей вставить слово. — И обо мне тоже не беспокойся. Тебе и так слишком много всего выпало. Прости.

— Перестань, — Аня сама сдавила его запястье.

Его рука напряглась под её пальцами.

— Ты можешь меня простить. Но я знаю, что мне нет прощения.

Она вздохнула. Сейчас бессмысленно его переубеждать. Он сидит рядом с ней, но между ними как будто невидимая стена. Её нужно разбить в первую очередь.

— Ты не касаешься меня, — она опустила взгляд на его не реагирующую на её сжатие руку.

Он осторожно накрыл её пальцы второй ладонью.

Она подняла на него взгляд, сухой и горячий. Печка.

— После того, как я…с ним…Ты сможешь меня обнимать… и целовать? — и внезапно, даже для себя самой, заплакала.

Егор собирал губами её слезы, покрывая всё лицо нежными поцелуями, обводил языком губы, вытягивая прочь её сомнения и чувство измаранности. Она молча подставляла ему всю себя, широко распахнув глаза, из которых неиссякаемым потоком текли два ручейка.

— Я люблю тебя, — вдохнул ей в губы.

Аня проглотила его слова и ответила на поцелуй. Он прижался лбом к её лбу, давая им возможность восстановить дыхание. Присел боком на край кровати и подхватил обе её руки в свои ладони.

— Касаться тебя — моя награда, которую я не заслуживаю. Я очень виноват перед тобой.

Она снова начала недовольно хмуриться.

— Ты была беременна.

Он физически ощущал, как каждая буква и звук падают в её сознание. Между бровей появлялась и разглаживалась складочка. Взгляд проходил сквозь него. Он чуть сильнее сжал её застывшие руки. Она моргнула и вздрогнула.

— Была… Больше нет? — произнесла тихо.

— Нет, — голос ему тоже не давался.

— Я даже не знала, — Аня поглядела на живот. — Когда садилась сегодня, подумала, что ноет немного. Но ничего нового, скоро же месячные.

Она резко сдвинула вниз укрывавшую её простыню и задрала больничную сорочку. Они оба уставились на расплывшийся сизый синяк под пупком. Она накрыла его обеими ладонями. Егор смял простыню под своими руками.

— Говори, — она смотрела на Егора. — Что ещё?

Он заставил себя перевести глаза в её голубую глубину, которая требовала ответ и не желала его слышать.

— В будущем шансы не велики.

Аня надтреснуто поперхнулась, и он услышал, как она — тонкая, крепкая, гибкая ивовая веточка — надломилась.

Аня притихла и долго лежала неподвижно. Руки словно прилипли к животу. Она позволила Егору их отодвинуть, расправить подол и накрыть её простынкой, но тут же вернула ладони обратно.

Он не знал, что ему делать и как быть с ней такой. Инертной и выключенной. Внутри нарастающей сиреной распирало поселившееся там крикливое «не-прощу-себе». Разнылся бок. Он постоял рядом с Аней. Она прикрыла глаза. Казалось, что уснула. Он понимал, что казалось. Но любые слова запинались на выходе и увязали в молчании.

Егор прилёг на свою кровать. Дал себе полчаса передохнуть. Снова переместился на стул. Она повернулась к нему.

— Мне всё-таки жаль. Что я выбрала его уши, а не глаза.

— Аня…

Она прожигала его острым взглядом. Её лицо не кривилось, но на веках пульсировали тонкие венки, едва подрагивали крылья носа. Губы слегка приоткрылись, слишком напряженные. Слёз не было, но она словно плакала всем лицом.

— Почему люди бывают такими злыми, — она не задавала вопрос, скорее недоумевала вслух. — И по-особому изощрённо против тех, кто ничего им не сделал. Будто они понимают, что дело в них самих, но не могут с этим смириться и вымещают всю дрянь на тех, в ком нет такой грязи. Мол, вот вам, через край.

Раздался одинарный стук и дверь в палату открылась. Им принесли полдник. Ватрушка с творогом и чай. Егор принял поднос, поставил на тумбу и взялся за уголки подушки под Аниными плечами.

— Садись повыше. Перекусим и пойдём в душ.

Она, наконец, убрала руки с живота, оперлась о матрас и села вертикально.

Егор помог ей спуститься с кровати. Аня расправила больничное одеяние и поджала пальцы ног, не сразу увидев выглядывающие внизу шлёпки.

— Готова? — он осторожно подхватил её под локоть.

Она неопределённо повела плечами. Немного пошатывало от долгого бездействия и в то же время размаривало от только что съеденной выпечки и сладкого напитка.

— Мне не во что переодеться. — Она остановилась перед дверью.

Егор приподнял объёмный пакет, который она не заметила, и потянул её за руку.

— У нас свой отдельный душ, так что не нужно следить за временем или переживать, что кто-то может поторопить. — Упреждая её вопрос, пояснил: — Бонусы платной палаты.

Душевая была небольшой и чистой. Отчего-то нахлынули воспоминания о том первом душе в квартире Егора, и вся кожа туго натянулась. Аня впилась пальцами в края балахона и застеснялась своей бледности и худобы. Отмечала боковым зрением их зубные щётки в стакане на раковине, домашние полотенца, перекладываемые из пакета спортивные штаны. Дыхание участилось.

Егор отложил вещи. Аня отвернулась.

— Я теперь точно похожа на стиральную доску.

Он подошёл и прижал её спиной к себе, специально задевая грудь перекрещенными руками.

— Ты точно выдумщица, — проговорил ей в макушку. — Ты всегда для меня красивая. Я тебя сейчас помою, засмущаю — и разрумянишься.