Но самое интересное, что эту эволюционную логику можно развернуть и в обратную сторону. Более вероятно, что утрата птицами совокупительного органа и расширение сексуальной автономии самок могли иметь решающее значение для эволюции птиц в таких направлениях, как индивидуальное развитие, физиология и социальное поведение. Отсюда следует, что гнездовые птенцы могли оказаться не причиной, а следствием эволюции моногамии. Все виды птиц, самцы которых наделены пенисом, имеют птенцов, способных самостоятельно передвигаться и кормиться почти сразу после выхода из яйца – орнитологи называют их «выводковыми», – так что заботиться о них по силам и одному-единственному родителю. (Парная родительская забота может возникать у выводковых видов птиц в том случае, если есть необходимость в защите территории.) Однако же в случае утраты самцами пениса самки птиц могли приобрести способность использовать собственную расширенную сексуальную автономию для того, чтобы требовать от самцов большего вклада в заботу о потомстве. Поскольку лишенные пениса самцы не способны на насильственное оплодотворение, они, по сути, вынуждены отвечать половым предпочтениям самок, чтобы получить возможность размножаться. И если самки в ходе эволюции выработали требование к большему родительскому вкладу со стороны самца, то самцы вскоре начали конкурировать друг с другом в умении лучше выполнять родительские обязанности, чтобы обеспечивать ресурсами и заботой потомство избирательных и придирчивых самок! Результатом этого процесса стало возникновение более крепких уз, соединяющих родительскую пару, в которой самцы самым активным образом участвуют в выращивании общего потомства. Увеличение родительского вклада самцов могло, в свою очередь, способствовать лучшему развитию беспомощных птенцов, выращивание которых требовало большей заботы. Таким образом, расширенная сексуальная автономия, приведшая к утрате пениса, позволила современным птицам преодолеть конфликт полов, в том числе и через увеличение родительского вклада самцов.

Концепция сексуальной автономии помогает не только лучше понять эволюцию способов защиты от сексуального насилия и принуждения, но и эволюцию других, необычных путей преодоления полового конфликта. Мы будем обсуждать эти идеи далее: в следующих двух главах речь пойдет о птицах, а в главах 10 и 11 – о человеке.

Так что же сделали самки более 95 процентов видов птиц, самцы которых лишены пениса, со всей достигнутой ими сексуальной автономией? Как доказывают наши наблюдения за шалашниками и манакинами, приведенные в последующих двух главах, они продолжили выбирать себе половых партнеров исходя из эстетических и зачастую совершенно произвольных критериев, чем способствовали возникновению почти бесконечного многообразия в мире красочной, звучной и поистине фантастической птичьей красоты.

Ни одно описание не сможет в полной мере подготовить вас к невероятной архитектуре эстетических сооружений[181], которые возводят самцы беседковых птиц, или шалашников, декорируя «сцены» для своих брачных демонстраций. Очень немногие живые существа на нашей планете ведут образ жизни, столь строго подчиненный эстетике, как эти удивительные птицы, и их «беседки» есть не что иное, как настоящие шедевры, созданные с удивительной заботой, тщанием и разборчивостью, присущими подлинному искусству.

Эстетическая крайность шалашников является порождением той же самой эволюционной силы, которую мы продолжаем всесторонне обсуждать, а именно выбора половых партнеров самками. Мы уже увидели, как половые предпочтения самок оказывают эволюционное давление на брачные украшения самцов и как они эволюционируют вместе с предпочитаемыми украшениями. Мы также имели возможность наглядно убедиться на примере уток: если свобода выбора полового партнера подпадает под гнет сексуального принуждения, эволюционные преимущества поддержания этой свободы могут направлять эволюцию защитных стратегий – включая поведенческие и даже анатомические механизмы сопротивления насильственному оплодотворению. У водоплавающих птиц сексуальный конфликт привел к жестокой, затратной и самоубийственной антагонистической «гонке вооружений» между полами. В этой гонке и самцы, и самки вынуждены вкладываться в оружие нападения и защиты, многие самки калечатся или гибнут, соотношение полов становится все более неравновесным, что лишь усугубляет половую конкуренцию и приводит к нарастанию уровня насилия, в результате чего популяция страдает все сильнее и сильнее. Разумеется, когда экологические условия меняются в лучшую сторону, сексуальное принуждение становится не таким выгодным, и в итоге конфликт полов ослабевает, освобождая самцов и самок от затраты большого количества ресурсов на борьбу друг с другом.

Однако у шалашников мы обнаруживаем совершенно другой, особый эволюционный ответ на сексуальное принуждение. Вместо того чтобы приобрести отдельные эволюционные механизмы эстетического выбора полового партнера и устойчивости к сексуальному принуждению, самки шалашников использовали силу самого полового отбора, изменив брачное поведение своих половых партнеров таким образом, чтобы оно способствовало расширению и усилению сексуальной автономии самок. В результате они получили чрезвычайно привлекательных, возбуждающих и активных самцов, которые отвечают их предпочтениям, однако в таком поведенческом контексте, который позволяет самкам удерживать почти полный контроль над решением о спаривании.

Шалашники являют нам особенно яркий пример того, что я называю эстетической коррекцией – коэволюцией эстетических предпочтений самки и таких признаков самца, которые повышают сексуальную автономию самки. В результате формируется такой тип полового партнера, который, с одной стороны, более отвечает запросам самки, а с другой – более послушен ее выбору; иными словами, это привлекательный самец, который готов принять «нет» в качестве ответа, если самка предпочтет не спариваться с ним.

Я очень живо помню свое первое знакомство с шалашниками во время путешествия в Австралию, которое мы с моей женой Энн совершили в 1990 году. Гуляя вокруг кемпинга национального парка Лемингтон, расположенного примерно посередине Восточного побережья континента недалеко от Брисбена, мы встретили самца атласного шалашника (Ptilonorhynchus violaceus) – коренастую птицу размером с небольшую ворону, с крепким клювом цвета слоновой кости, изысканным фиолетово-пурпурным цветом радужки и роскошным переливчато-синим оперением.

Однако поистине выдающимся с эстетической точки зрения атласного шалашника делает вовсе не его внешний облик, а создаваемая им беседка. Подобно самцам почти всех прочих видов семейства шалашников, самец атласного шалашника строит особое сооружение, предназначенное для привлечения самок и ухаживания за ними, – нечто вроде холостяцкой квартирки. Как доступно объяснил Генри Аллейн Николсон, впервые использовавший название «беседковая птица» в своем «Учебнике зоологии» в 1870 году, «шалашик» беседковой птицы – это не гнездо, а совершенно особое сооружение, которое самец строит единственно с целью привлечения самок. У него нет иного назначения, кроме как служить декорацией в театре соблазнения, то есть быть украшением сцены, на которой самец исполняет свой брачный ритуал.