– Дашонок, положи его, – услышала вдруг она. – И отступи назад, не мешайся.

– Ти… – Даша попробовала произнести имя спасителя, но не сумела, так пересохло в горле.

– Сядь, отдохни. – Тимофей перехватил у нее тяжеленные ноги Сталкера. Второй мужчина из мастерской пытался разойтись в узком коридоре с Ларой. – Еле дышишь… А ты, красотка, беги к Григорию. Велел поскорее.

– А вы Сталкера не бросите? – Лара смотрела на мужчин настороженно. – Назад не потащите?

– Чушь не болтай, – обиделся Тимофей. – Звери мы тут, что ли?

Лара, поколебавшись, кивнула:

– Ладно.

Гибким движением просочилась между мужчинами и ринулась бегом по коридору.

– Во дает! – провожая девушку взглядом, восхитился Тимофей. И тут же спохватился: – Дарья, ты чтоб не смела так носиться! Шею свернешь.

Кажется, пожилой мастер искренне считал, что за четыре ночи, проведенные у адаптов, Даша успела стать второй Ларой. Но у девушки не хватило сил даже улыбнуться.

***

До больничного блока Даша добралась позже остальных: Кирилла уже положили в реанимацию, над Рэдом и Джеком тоже хлопотали. Дальше порога Дашу не пустили.

– Доктор велел сказать, чтобы ты отдыхать шла, – объявил Шелдон, – и нас всех тоже выставил. Сказал, в палату идти.

– А почему же не идете?

– Тебя ждем, – удивился адапт. Так естественно, что заданный вопрос показался Даше глупым.

В день, когда она сказала Джеку, что готова ему помогать, представить себе не могла, что тем самым дает согласие стать частью всей адаптской команды. А это именно так и было. И по-другому, в понимании адаптов, быть не могло.

– Как хоть ты? – буркнул Шелдон.

Честно говоря, чувствовала себя Даша ужасно. Она смертельно устала. От бешеной скачки, от нервного и физического напряжения… Но у новых друзей существовал только один ответ на этот вопрос.

– Нормально, – вздохнула Даша.

В свою комнату она не пошла – слишком далеко, и слишком велика была вероятность наткнуться по пути на Елену Викторовну, Любовь Леонидовну или еще кого-нибудь из бункерных жителей. Даше не хотелось их видеть, и говорить с ними было не о чем. С разрешения Светланы Борисовны, она утомленно опустилась на кровать в больничной палате – по иронии судьбы, ту самую, с которой всего пять ночей назад подслушала достопамятный разговор взрослых.

Бункер. 156 дней после возвращения. Григорий

– Доктор, ну сделай что-нибудь! Ты же видишь, он помирает?! Совсем помирает!

– Вижу.

Григорий был на ногах уже больше суток.

Ночи, прошедшие после побега Даши, хмурые пререкания ни о чем с Вадимом и Еленой, внезапное появление у люка адаптов, нелепая перепалка в рубке, команды, которыми сыпал, призывая на помощь Тимофея с помощниками, бег по туннелю к больничному блоку – Кирилла, как и четыре месяца назад, нес на руках крупный, сильный парень, – все это осталось где-то далеко. Даже слова Лары о том, что Сталкеру с Джеком лучше, Григорий воспринял без энтузиазма. Все его мысли были сейчас сосредоточены на Кирилле. На зверски избитом, обожженном, умирающем мальчике.

Они с Ларой перепробовали все, что могли, чтобы удержать его, но Кирилл уходил. Григорий повидал слишком много смертей для того, чтобы сомневаться. Парня не спасти, он с первого взгляда это понял. Все их усилия напрасны. Своими действиями они лишь продлевают его мучения, и самым гуманным решением было бы оставить парня в покое.

Но Григория учили, что за жизнь пациента надо бороться до конца. И он делал это – вопреки и его, и собственному желанию.

– Доктор, да что с тобой? – Лара вцепилась в его плечо. – Почему не веришь?! Я же вижу – ты не веришь, что он выживет! Почему?

Григорий понял, что слишком устал, чтобы обманывать. В конце концов, девчонка – диагност, не худший, чем ты сам, – малодушно шепнуло сознание. По отношению к ней понятие «врачебная этика» можно опустить.

– Потому, что Кирилл не хочет жить, – глухо выговорил правду он. – Я не знаю, что там у вас произошло. Не знаю, почему, уйдя отсюда счастливым и полным надежд, он вернулся… вот таким. Но ему слишком досталось. Он не хочет уже ничего. Только покоя.

Лара не закричала и не заплакала. Она смотрела на Григория с той отчаянной пытливостью, с какой смотрят обреченные, но еще не поверившие в роковой диагноз люди. Она понимала, не могла не понимать, что многоопытный доктор прав, но отказывалась верить.

– Нет, – качая головой, проговорила Лара.

Григорий молча отвернулся. Взгляд скользнул по экрану осциллографа. Сердечные ритмы, несмотря на все усилия, затухали. Ждать, судя по всему, осталось недолго.

Лара посмотрела туда же, куда и он. Лицо девушки искривилось.

– Нет! – со злостью повторила она. Ударила кулаком по спинке кровати. – Не дождешься!

И вдруг кинулась прочь из палаты.

***

… Он был – но его будто уже и не было.

Он летел к свету. Не к смертельному солнцу, а к доброму, ласковому свету.

Впереди были тишина и покой. Он знал это, он стремился туда – но какая-то сила все отбрасывала и отбрасывала назад. К боли, к побоям, к унижениям…

«Я не хочу, – уговаривал силу Кирилл. – Не надо, пожалуйста… Оставьте меня… Я устал. Целый год в этом не сознавался, даже себе – но я смертельно устал. Пожалуйста, отпустите…»

Кажется, его мольбы наконец услышали. Он полетел быстрее. Благодатный, спасительный свет стал различимее. Приближался…

… – Бункерный! Ты охерел?!

Неведомая сила рванула назад.

Рэд. Его не видно, но это он. Странно. Откуда он здесь?.. Тишина и покой никак не вяжутся с командирским непокорным нравом.

– Завязывай, слышь?! Люк, Сашка, Гарик – а теперь ты? Хватит! Очухивайся! Маринка с тетей Аней в три ручья ревели, как тебя увидали. Они думали, тебя гранатой в блин размазало, знать не знали, что Толян с собой уволок, а то бы никогда не бросили! Нельзя сдаваться, слышь? Ты боец, или крючок поросячий?!

… – Бункерный! Что за хрень?!

Новый рывок. Новый голос. Жека… Ну, этот куда угодно пролезет. Для него никогда запертых дверей не существовало.

– Ты на кого подругу свою кидаешь? Она тут три месяца на тебя, как папа Карло, впахивала, с Бункера сбегла – а ты вон чего удумал… Бросай это дело! Не ты первый обгорел, не ты последний. Похуже сгорали – и ничего, выцарапывались…

… – Бункерный, ты почему такая сволочь?!

Олеся. В голосе – недоумение и укоризна.

– Я на тебя сколько сил положила, а ты помирать?!

Его тянут и тянут назад. Спасительный свет все удаляется. Он знает, что стоит лишь перестать слушать, отвлечься от настойчивых призывов – и голоса смолкнут. Стоит сделать рывок, всего один рывок, сказать себе, что не хочет больше, не желает их видеть – и всё! Но почему-то этого не делает. Никак не соберется с силами.