Арт нахмурился, открыл, но тут же снова закрыл рот и принялся старательно тереть глаза рукой. Спенсер вдруг почувствовал, что его очень раздражает этот человек, что его все раздражает и что особенно раздражает себя он сам.

—      Может быть, вас не станут так долго ждать? — подсказал Спенсер.

—      Вот-вот! — с заметным облегчением ответил Арт. — Пожалуй, не станут.

—      Ну, хорошо, — поднялся Спенсер. — Знаете, что мы сделаем? Сегодня вечером вы закончите все дела, и я выплачу вам двухнедельное жалованье. Согласны?

—      Но... но, сэр, я не могу... сэр, я не могу... — Арт заикался, путался в словах и ломал руки.

Спенсер отвернулся. Он не мог больше смотреть на Арта и хотел теперь только одного — поскорее выгнать его из конторы.

—      Поверьте, так будет лучше для нас обоих, — сказал он. — Работы у нас, по крайней мере в ближайшие дни, будет не очень много, а сидеть вам просто так, сложа руки, бессмысленно.

Когда Арт удалился, Спенсер подошел к глубокому кожаному креслу у окна и тяжело опустился в него. Он чувствовал себя подавленным.

Смеркалось. Еще минуту назад это не было заметно, но сейчас сумерки, словно покрывало, быстро окутали комнату. Со своего места Спенсер видел кусочек черного неба. «Кажется, скоро разразится гроза, — подумал он, — а ведь только что небо было совсем голубое». Словно в ответ на его мысли, где-то совсем близко послышались раскаты грома. Спенсер попытался дотянуться до выключателя, но не смог и вынужден был встать. В комнате вспыхнул яркий свет, а окно по-прежнему зияло глубоким черным провалом. Небо и здания слились в сплошную темную массу; чем-то величественным, враждебным и далеким от всего земного веяло от нее. Прислушиваясь к ударам грома, он стал наблюдать за белыми и синими молниями. В конторах на той стороне улицы тоже горели огни; в окнах двигались какие-то тени. Затем все было смыто потоками ливня.

Спенсер не слышал телефонного звонка и не заметил, как открылась дверь, но вдруг почувствовал, что он не один в комнате. Он обернулся и увидел Реда, стоявшего у письменного стола.

—      Звонит мисс Садерленд, — сообщил он.

—      Спасибо, Ред.

Бросив взгляд на окно, Ред вышел, и Спенсер взял трубку. Джин говорила еле слышным, робким голосом:

—      Я боюсь, Спенсер. Может быть, не следует говорить по телефону.

—      Я позвоню тебе попозже, — согласился Спенсер, вспомнив, что Джин боится грозы.

—      Нет, я... Давай поговорим сейчас. Я в спальне, и шторы спущены. Я чувствую себя лучше, когда не вижу молний.

—      Гроза через несколько минут пройдет.

—      Да. — Снова послышался раскат грома, и Джин замолчала. — Спенс, ты занят сегодня вечером? — спросила она после паузы.

—      Нет, — сказал Спенсер. — Давай пообедаем вместе?

Она замялась.

—      Я думаю, что мне лучше обедать сегодня с родителями.

—      Ну что ж, тогда...

—      Я бы пригласила тебя к обеду, — поспешно добавила она, — но тогда нам не удастся побыть с тобой наедине. Можно прийти к тебе?

—      Конечно!

—      А я не помешаю тебе, Спенсер? Мне не хотелось бы...

—      Послушай, Джин! — воскликнул Спенсер. — Почему это мы вдруг перешли на такой официальный тон? Я жду тебя после обеда.

Она снова помолчала.

—      Хорошо, Спенсер. Мне так много нужно сказать тебе, так много объяснить...

—      Ну что ж, подождем до вечера, — отозвался Спенсер.

Тут он вспомнил, что отец Джин больше ему не звонил и последний раз говорил по телефону поразительно спокойным тоном. Если бы у Спенсера были какие-либо сомнения насчет причины, по которой Джин хотела поговорить с ним наедине, то поведение ее отца рассеяло бы их окончательно. Джеймс Ф. Садерленд обладал практическим складом ума. Если Спенсер Донован не станет зятем мистера Садерленда, то мистеру Садерленду нет никакого смысла тратить попусту время и давать Спенсеру какие-то советы, да и вообще думать о нем.

Впервые за все утро Спенсер взглянул на свой письменный стол. Письма лежали аккуратной стопкой. Это сделал Арт — очень мило с его стороны. Писем было не очень много. На одном из них он заметил штамп фирмы «Алтуна миллз» и отложил его в сторону. Утренние газеты были развернуты, а сообщения, касающиеся его, аккуратно обведены красным карандашом. «Трогательная предупредительность!» — подумал Спенсер и вновь взглянул на кричащие заголовки со своим именем. «Сенатор Куп поддерживает журналиста в деле Донована», — бросился ему в глаза один из них. Между прочим, газеты уделяли довольно много места самоубийству Сьюзи, но не давали никаких комментариев. Они упоминали лишь о том, что девушка работала в конторе известного нью-йоркского адвоката Спенсера Донована, того самого, который так часто фигурирует последнее время в газетах и обвиняется в коммунистических настроениях.

Еще дома, до завтрака, Спенсер набросал телеграмму в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Составляя ее текст, он подумал, что было бы неплохо телеграфировать также и Купу и попросить сенатора поддержать его ходатайство о вызове в комиссию — эта шутка понравилась Спенсеру.

Он хотел поговорить с Мэри, но вспомнил, что ее нет на службе и что она больна. К Арту Дэниелсу он не мог, конечно, обратиться с таким делом, ну а Ред... Нет, пусть уж лучше он сидит у коммутатора, кто-то должен же выполнять эту работу. Спенсера беспокоило положение в конторе. Завтра Арта уже не будет, и, если Мэри не придет на службу, он останется только с Редом, а Реду одному не управиться. Возможно, что день-другой они как-нибудь протянут, но нужно теперь же узнать, в каком состоянии Мэри и когда она сможет выйти на работу. Он взял трубку и попросил Реда соединить его с квартирой Мэри в Нью-Джерси.

Спенсер не был знаком с матерью Мэри, но, привязавшись к девушке, представлял себе миссис Шеппард, хотя и смутно, симпатичной, доброй женщиной, не лишенной, впрочем, некоторых предрассудков, свойственных провинциальным жителям. Но его представление сразу же изменилось, едва он услышал миссис Шеппард. Она говорила резким, пронзительным, неприятным голосом. Спенсер спросил, как чувствует себя Мэри.

—      Плохо, — ответила миссис Шеппард. — Очень плохо. У нее нервное расстройство, серьезное нервное расстройство. Ей нужен покой, полный покой.

Спенсер сказал, что очень сочувствует ей, и спросил, не сможет ли он переговорить с Мэри.

—      Нет! — грубо ответила миссис Шеппард. — Я не разрешаю ей вставать, и доктор тоже не разрешает. Никаких волнений, сказал доктор, никаких разговоров и никаких поездок в Нью-Йорк!

—      Поверьте, миссис Шеппард, — сказал