Некоторые всадники участвовали в потенциально прибыльном деле взимания налогов с провинций, что стало возможно благодаря еще одному закону Гая Гракха. Именно он первым решил, что можно отдать сбор налогов в новой провинции Азия на откуп частным компаниям, руководимым, как правило, всадниками (многие государственные дела отдавались на откуп). Откупщики назывались publicani, т. е. «общественные» (как исполнители государственных поручений). Это малопонятное теперь слово обозначает сборщика налогов или мытаря в Новом Завете. Система Гая была проста, от государства не требовала больших затрат человеческих ресурсов и подала пример для организации налогообложения в других провинциях в течение последующих десятилетий (обычная практика для ранних стадий развития налогообложения). В Риме периодически устраивался аукцион на право взимать конкретные сборы в конкретных провинциях. Компания, которая предлагала более крупную сумму за откуп, собирала затем соответствующий налог, и все, что ей удавалось получить сверх суммы откупа, было ее доходом. Иными словами, чем больше выжимали публиканы из провинциалов, тем больше была их добыча – и при этом они не подлежали преследованию по закону Гая Гракха о компенсациях за вымогательство. Римляне всегда умели извлекать выгоду из своих завоеваний и своей империи, но теперь откровенный и даже организованный коммерческий интерес вышел на первый план.

Закон о возвратах за вымогательства вбивал клин между сенаторами и всадниками. Изначально идея состояла в том, чтобы одновременно защищать население, подвластное римскому государству, и контролировать поведение сенаторов. Установив суд присяжных из одних только всадников, закон устранял возможность тайного сговора между обвиняемыми сенаторами и их друзьями среди судей. Из тех же соображений всадникам, у которых в семье были сенаторы, также запрещалось участвовать в слушаниях. Но в конечном счете реформа преследовала цель столкнуть сенаторов с всадниками, и порой под перекрестный огонь попадали те самые провинциалы, для защиты которых, собственно, и писался закон. Часто отмечалось, что, будучи далеко не беспристрастными экспертами по коррупции в среде сенаторов, эти судьи из всадников лоббировали интересы откупщиков и могли легко вынести обвинительный приговор любому невиновному правителю провинции, который пытался противостоять бесчинствам при сборе налогов. Описан печальный случай одного сенатора, которого предвзятый суд присяжных из всадников обвинил в вымогательстве. Сенатор был настолько уверен в своем достойнейшем послужном списке, репутации и популярности, что отправился в изгнание в ту же провинцию, которая якобы являлась ареной его преступных действий (это был легат в провинции Азия Публий Рутилий). Похоже, эту историю рассказывали преимущественно сенаторы, но, так или иначе, подобные сюжеты указывают, что между сенаторами и всадниками существовало давнишнее разногласие в вопросе, кому следует доверить суждение о поступках и проступках римлян за границей. В течение десятилетий после принятия закона Гая Гракха реформаторы разных политических убеждений неоднократно перераспределяли присяжных судей между этими двумя сословиями.

Эта проблема была еще актуальной, когда Цицерон выступал с обвинением против Верреса в 70 г. до н. э., что добавило делу политической остроты. За десять лет до этого Сулла, что неудивительно, передал в ведение присяжных судей из сенаторов не только суд по компенсациям за вымогательства, но и ряд других уголовных судов, которые были созданы позже для рассмотрения обвинений в измене, растрате и отравлении. Ко времени дела Верреса ответная реакция набрала силу, и Цицерон – по крайней мере, в записи речи – многократно пытался убедить суд присяжных вынести обвинительный приговор отчасти для того, чтобы продемонстрировать общественности, что можно доверять сенаторам, которые принимают справедливые решения по делам своих коллег. Однако Цицерон опоздал со своим призывом. Вскоре после слушаний вышло новое распоряжение, решившее этот вопрос и на будущее: оно распределяло поровну места в суде присяжных между сенаторами и всадниками. Дело Верреса стало последним случаем в суде по вымогательствам, когда присяжные заседатели из сенаторов судили коллегу-сенатора: еще одна причина, почему это дело прогремело.

Коррупция, некомпетентность и демонстрация снобистской исключительности видных сенаторов были важнейшими темами широких политических дебатов на протяжении последнего века Республики. Это было и основной темой сочинения Саллюстия «Югуртинская война», где он провел обескураживающий анализ долгих неудач римлян в войне с североафриканским царем. Начиная со 118 г. до н. э. династические убийства, интриги и беспорядочная резня позволили Югурте распространить свое влияние на Средиземноморское побережье Северной Африки. Работа Саллюстия представляет собой язвительное тенденциозное сочинение, написанное примерно через 70 лет после окончания войны, автор много морализирует, сильно драматизирует события и, говоря современным языком, частично беллетризует исторический сюжет. И эти нападки на привилегии сенаторов, уличенных в продажности и надменности, принадлежат перу «нового человека» в сенате.

Римские территории в Северной Африке в конце II в. до н. э. распределялись между провинцией Африка – областью, окружавшей бывший Карфаген, напрямую управляемой римским правителем в новом стиле, – и остальными регионами, среди которых было и царство Нумидия. Эти последние были еще частью «империи послушания» старого стиля. После смерти в 118 г. до н. э. одного уступчивого нумидийского царя началась долгая борьба за власть между его племянником Югуртой и другими претендентами на престол. Междувластие закончилось в 112 г. до н. э., когда Югурта убил своего соперника и заодно множество римских и италийских торговцев, которые имели несчастье оказаться в том же городе в то же самое время. Обычно предполагалось, что они были невинными жертвами, хотя в тексте Саллюстия есть намек на то, что они больше походили на вооруженное ополчение. Этот эпизод выявил всю нестабильность и уязвимость старого стиля управления, при котором всегда можно было ожидать неповиновения от тех, кого считали покорными. Кроме того, союзники могли воспользоваться знаниями, приобретенными в длительном контакте с Римом. Югурта ранее воевал в армии Сципиона Эмилиана в Испании в должности командира подразделения нумидийских лучников. Он получил, таким образом, представление о военной тактике римлян и заручился нужными связями на римской стороне.

Долгое время отношение римлян к действиям Югурты колебалось от пассивной настороженности до беспомощности. Сенат отправлял в Африку делегации, которые, правда, довольно бессистемно, пытались стать посредниками между Югуртой и его соперником. И только после массового убийства торговцев в 111 г. до н. э. Рим объявил войну. Командир отправленной туда армии быстро подписал мирный договор. Югурта был вызван в Рим, но его тут же отправили обратно, когда выяснилось, что он подстроил убийство своего двоюродного брата в Италии, боясь, что тот тоже станет ему соперником. Римские войска снова попытались преследовать его в Африке с переменным успехом. К 107 г. до н. э. Югурту обложили со всех сторон, но он все еще оставался на свободе.

Эта прискорбная североафриканская история вызвала множество вопросов. В состоянии ли сенат управлять империей и охранять интересы Рима за морем? Если нет, то какие особые люди тут требовались и где их можно было найти? Как отмечали некоторые наблюдатели, склонность сенаторов принимать взятки была одной из основных причин неудач: «Продажный город, обреченный на скорую гибель, – если только найдет себе покупателя!», как якобы с усмешкой бросил Югурта, покидая Рим.[49] Другой причиной была общая некомпетентность правящего класса. По Саллюстию, эта некомпетентность произрастала из узкой элитарности сенаторов и нежелания признавать наличие способных людей вне их малочисленной группы. Исключение плебеев из политической жизни давно осталось в прошлом, но 200 лет спустя (именно столько длился спор) новая смешанная аристократия из патрициев и плебеев на практике оказалась столь же закрытой и элитарной. Одни и те же семейства из поколения в поколение монополизировали высшие должности и самые престижные армейские посты и совершенно не собирались впускать в свою среду компетентных «новых людей». Сенат был устроен по античному эквиваленту известного принципа окружать себя однокашниками из привилегированной школы.