золотой трон богато украшенный дорогими каменьями, на котором в долгополом, парчовом ферязе с венцом правителя, восседал Ярил, по реклу Щедрый. Позади трона высились огромные в две сажени окна, украшенные разноцветными стеклами, а с двух сторон зала были расставлены широкие укрытые легкими коврами скамьи, на оных сидели вельможи и воеводы. Рядом с троном на низеньком табурете мостился писака, который записывал за правителем распоряжения в берестяную грамоту.

Керк бесшумно открыл дверь, и также тихо приблизившись к трону отца, встал позади. Правитель повернул голову, укоризненно глянул на сына, и продолжил слушать воеводу, каковой докладывал отцу об участившихся на юге набегах нагаков. Когда воевода закончил, отец помолчал, да указав воеводе на скамью, сказал:

– Что, ж, Жировит, я думаю, что после празднования светлого праздника в честь рождения Бога Коляды, придется отправить, как ты и советуешь, посланников к нагакам, чтобы обуздать их попытки вредить Восурии, ну, а пока вы там будьте начеку.

Воевода Жировит низко поклонился правителю, и, отойдя к скамье сел. Отец повернул голову к Керку и строго спросил:

– Святозар, ты почему так поздно пришел? И, что у тебя с лицом?

Наследник поспешно поднял руку и ощупал свое лицо, да нашел на щеке незалеченный ожог, оставшийся от вчерашнего боя, он приблизил к отцу голову, и негромко ответил так, чтобы услышал лишь один правитель:

– Отец, прости, я проспал. А с лицом ничего страшного, это просто ожог.

– Ожог, – изумленно повторил отец. – И где же ты его успел получить.

– Да… вчера, на гуляньях я с сыновьями Дубыни столкнулся с нечистыми духами – шуликунами. Ну, и у нас завязался бой, – пояснил наследник, и слегка поморщившись, убрал от обожженной щеки пальцы.

Лицо правителя посветлело, он по-доброму улыбнулся и поинтересовался:

– И, кто же вышел победителем?

– Да, вроде никто, отец, – пожимая плечами, молвил Керк.

– Как так, никто? В побоище всегда бывает победивший и проигравший, – недоверчиво заметил правитель и внимательно оглядел наследника.

Керк потер висок кончиками пальцев, задумался, и также негромко добавил:

– Я просто применил заговор, так как видел, что этот бой ни к чему не приведет, ведь духов силой не победить.

– А… разумно, ты поступил Святозар, – все больше улыбаясь, сказал правитель. – Значит, поле битвы осталось за вами.

– Ну, – согласился наследник. – Поле битвы, так и есть осталось за нами, но надо отдать должное шуликунам, нам тоже крепко досталось.

– Тебе, а сыновьям Дубыни? – тихо засмеявшись, вопросил правитель.

– И мне, и я думаю сыновьям Дубыни тоже, – вспоминая свои обгоревшие штаны, ответил Керк.

– Ты, все же ожог на лице заговори, Святозар, – сказал отец, а когда Керк кивнул в знак согласия головой, обратился к писаке, который во время разговора, правителя с наследником, вытягивал шею и напрягал слух, чтобы хоть, что-то услышать. – Ну, что, Милонег, на сегодня у нас все?

Милонег принял исходное положение, приклонил голову и чуть слышно пролепетал:

– Да, правитель, на сегодня у нас все.

И тогда правитель великой Восурии Ярил, по реклу Щедрый, поднялся и торжественно вышел из тронного зала, сопровождаемый наследником, через парадный вход.

Оставшиеся дни до праздника в честь Бога Коляды, Керк провел на гуляньях. Отец освободил его от посещения тронного зала по утрам, сославшись на то, что в следующий раз наследник явиться на прием без руки или ноги, и своим видом до смерти перепугает вельмож, воевод и посланников. Обрадованный Керк теперь смог отдохнуть на славу, возвращаясь во дворец лишь глубокой ночью, да хорошо высыпаясь после того.

Глава девятнадцатая

В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое студня праздновали рождение светлого Бога Коляды. С самого утра беспокойные слуги носились по коридорам, готовясь к ночному пиру, который устраивал правитель для своей семьи, дружины и близких вельмож. В общей зале – гриднице были поставлены столы, которые образовывали неполный квадрат. Столы накрыли белой скатертью. Пол в гриднице устлали соломой, а по углам расставили небольшие необмолотые снопы ржи, рядом на небольших табуретах поставили мисы с кутьей – круто сваренной кашей из ячменной и пшеничной крупы, разбавленной медом. По поверьям в эту ночь, открывался проход между миром живых и миром мертвых, и умершие предки могли прилетать в Явь, чтобы благословить своих потомков. Именно потому на столах обязательно было много поминальной пищи – хлеб, кутья, блины и овсяной кисель. А вокруг дворца готовились громадные костры, которые с заходом солнца разжигались, чтобы усопшие прилетая, могли обогреться подле них.

Как только зашло солнце, Керк одетый в голубой ферязь – мужское долгополое платье с длинными рукавами и без воротника, вошел в гридницу, там уже собрались дружинники отца вместе с супругами. Наследник низко кланяясь знакомым, и малознакомым другам правителя прошел на свое место, оное находилось за центральным столом по правую руку от отца и сел. Следом в зал ворвался Тур, и ловко лавируя между дружинниками и их супругами, доскакал до своего места и опустился рядом с братом, суетливо потер руки о свой белый ферязь явно согревая их, и тихо сказал:

– Ну, и жарища, опять они перетопили, а на улице красота, снега столько навалило, мы с мальчишками весь день с горок в деревне катались, так не хотелось уходить, а Храбр приехал за Ратишей и давай его домой гнать, да и меня заметил… фу, – выдохнул Тур и расстегнул ферязь. – Да, как закричит… а ты чего тут делаешь, дома отец тебя обыскался. Ну, я трухнул и дал деру домой, а верно Ратише достанется, потому как он за меня заступаться стал и говорить Храбру, что мне надо тоже повеселиться и поиграть, не век же мечом махать.

– Значит, ты с сыном Храбра, очень дружен? – заинтересованно спросил Керк, вспомнив свой недавний разговор с Искреном.

– Ага, с ним и с сыновьями Дубыни Остромиром и Путиславом, они знаешь какие боевые ребята. Ух, – довольно глянув на старшего брата, заметил Тур. – Мы, если на горке все вместе катаемся, к нам никто не подойдет, потому что хоть Ратиша и самый младший, но как надает, мало не покажется, и знаешь…

Но наследник так и не узнал, что хотел сказать ему брат так, как в гридницу уже входил правитель с правительницей и не только Керк, но и все кто был в зале, поднялись, приветствовать их. Отец, как и Тур в белом ферязи, широко улыбаясь, шел сквозь строй поднявшихся, изредка останавливаясь и по-свойски обнимая другов, да похлопывая их по спине. А следом за ним шла, словно плыла мать, молча и почти не улыбаясь, высоко она