Фактически резервы Первой армии стояли позади первой линии близ Вильно. Они состояли из 5-го корпуса великого князя Константина Павловича и включали девятнадцать батальонов лейб-гвардии и семь гренадерских батальонов. К ним были прикреплены четыре полка тяжелой кавалерии 1-й кирасирской дивизии, состоявшие из кавалергардов и конной лейб-гвардии. Великий князь Константин Павлович также командовал пятью артиллерийскими батареями, и кроме того, три тяжелые батареи образовывали общеармейский резерв[223].

Когда в июне 1812 г. началась война, люди и лошади Первой армии, за редким исключением, находились в прекрасной форме. В течение многих недель они хорошо питались и имели комфортные условия для проживания — в отличие от солдат наполеоновской армии, которые к тому моменту часто страдали от голода и усталости, поскольку прошли маршем через всю Европу и с трудом могли себя прокормить, так как в казармы, располагавшиеся в приграничных районах Пруссии и Польши, прибывали все новые и новые воинские контингенты. Как и следовало ожидать, основные проблемы российской армии касались не солдат и их полков, а штаб-офицеров и верховного командования.

Начальником главного штаба М.Б. Барклая был генерал-лейтенант Н.И. Лавров. Главным генерал-квартирмейстером при нем состоял генерал-майор С.А. Мухин. Их несоответствие высшим штабным должностям выявилось совсем скоро после начала войны. Мухин участвовал в кампании в течение семнадцати дней, Лавров — всего девяти. Последнего на посту сменил генерал-лейтенант маркиз Ф.О. Паулуччи, который находился в свите Александра I и чью кандидатуру император в ультимативной форме предложил М.Б. Барклаю. Паулуччи ранее служил в пьемонтской, австрийской и французской армиях. Он был из числа тех, кто поступил на русскую службу вследствие кампаний, проводимых Россией на побережье Адриатического и Средиземного морей в 1798–1807 гг. В своем письме к Александру I Ф.О. Паулуччи описывал себя как обладателя «живой и страстной» натуры, которую нельзя ограничивать, поскольку она сгорала от нетерпения служить на благо императора. Без сомнения, Паулуччи являлся обладателем весьма живого эгоизма и неприятной манеры внушать исподволь, что любой, кто с ним не соглашался, был либо дураком, либо предателем. При всем уме и энергичности Паулуччи, в России было вполне достаточно генералов подобного склада, чтобы еще прибегать к услугам пьемонтского enfant terrible. M. Б. Барклай не верил ни в подготовленность Паулуччи, ни в его лояльность и с самого начала задвинул его на вторые роли. Паулуччи сразу подал в отставку. В начале июля полковник К.Ф. Толь стал действующим генералом-квартирмейстером Первой армии. На место Паулуччи в качестве начальника главного штаба был назначен генерал-майор А.П. Ермолов. Теперь правильные люди заняли соответствовавшие им должности. И К.Ф. Толь, и А.П. Ермолов были отменными солдатами, которым суждено было сыграть решающие роли в кампании 1812–1814 гг.[224]

Хотя семья К.Ф. Толя вела свое происхождение из Дании, к тому времени ее члены уже давно проживали в Эстляндии и стали мелкопоместными дворянами среди балтийских немцев. Оба родителя Толя были немцами, а сам он в течение всей жизни оставался лютеранином. В 1814 г. он женился на девушке из семьи балтийских немцев. Хотя это обстоятельство, казалось, должно было укрепить его балтийскую идентичность, на самом деле все было сложнее. В юности Толь много лет провел в стенах Кадетского корпуса в Петербурге. Главным директором этого учебного заведения в то время был М.И. Кутузов, впоследствии генерал-фельдмаршал, который всегда относился к К.Ф. Толю не только как к блестящему офицеру, но и почти как к приемному сыну. По окончании Кадетского корпуса Толь на протяжении всей своей карьеры служил в свите по квартирмейстерской части, иными словами — в главном штабе. Здесь он обрел могущественного покровителя в лице П.М. Волконского. Офицер, которому благоволили знатнейшие представители русской аристократии, по определению имел все основания рассматриваться в качестве достойного русского человека. По воспоминаниям одного современника, К.Ф. Толь тщательно работал над созданием именно такого образа, всегда по возможности говоря по-русски, хотя это не мешало ему подыскивать места для своих немецких родственников. Тем самым он следовал общепринятым обычаям своего времени, согласно которым подобное поведение рассматривалось не как кумовство, а как достойная похвалы преданность по отношению к членам семьи и друзьям, конечно, до тех пор пока покровитель не оказывался немцем, а место не являлось объектом притязаний других лиц.

Циник мог бы заметить, что с такими могущественными покровителями как Кутузов и Волконский Толь едва ли мог потерпеть неудачу, но это было бы несправедливо. Он добился покровительства в силу своего ума, деловитости и трудолюбия, равно как и в силу проявленной преданности. Главной его проблемой был горделивый, нетерпеливый и страстный характер. Его нрав пользовался печальной известностью, а сам Толь находил очень трудным терпеть противодействие и критику, включая те, что исходили от старших но званию офицеров. В ряде случаев на протяжении 1812 г. это едва не стоило ему карьеры. В августе после яростного спора с П.И. Багратионом, обладавшим не менее взрывным темпераментом, Толь был понижен в должности и спасен только потому, что главнокомандующим стал его старый покровитель М.И. Кутузов. Хотя Толь мог быть несносным сослуживцем, не говоря уже о подчиненном, он не был ни мелочным, ни мстительным человеком. Он был глубоко предан российской армии и делу достижения победы России над Наполеоном. Взрывы ярости и нетерпения обычно вызывались у него не личными амбициями и неуважением к оппоненту, а были обращены против всего, что, как он считал, мешало эффективному ведению войны[225].

Поскольку Толь занимал пост генерал-квартирмейстера 1-й армии, его непосредственным начальником являлся А.П. Ермолов. Чрезвычайно храбрый командир, умевший вдохновлять солдат, Ермолов не имел свойственной штабным офицерам профессиональной привычки тщательно и подробно записывать все отдаваемые приказы. В 1812 г. временами это создавало проблемы. Имевший подготовку артиллерийского офицера, Ермолов блестяще проявил себя в ходе кампании 1807 г. в Восточной Пруссии. Вместе с некоторыми другими молодыми артиллеристами, среди которых самыми известными были граф А.И. Кутайсов, князь Л.М. Яшвиль и И.О. Сухозанет, он сделал многое для того, чтобы восстановить честь русской артиллерии после унижения, которое она испытала при Аустерлице. Впоследствии, однако, Ермолов способствовал углублению раскола в рядах артиллерийских офицеров. По мнению его величайшего поклонника и бывшего адъютанта П.X. Граббе, А.П. Ермолов не только люто ненавидел А.А. Аракчеева и Л.М. Яшвиля, но заражал своим черно-белым видением окружающих, что отрицательно сказывалось как на эффективном управлении артиллерийскими войсками, так и на карьере подчиненных Ермолова[226].