кого-то, кто знает кого-то не больше чем через пару рукопожатий. Стоило Бекки описать Бат-Шеву – ее длинные белокурые волосы, необычную манеру одеваться, темпераментное поведение, – как подруга тут же поняла, о ком речь.

– Может, ты что-то слыхала о ней и одном мужчине, – подсказала Бекки, надеясь расшевелить ее память.

– Да-да, вспомнила. Где-то через год после гибели ее мужа ходили разговоры о ней и одном человеке из синагоги. Никто точно не знал, что там между ними происходит, но они всегда были вместе и о чем-то увлеченно разговаривали. Но после случившегося нам было так жаль ее, что мы не придавали этому особого значения. Спустя несколько месяцев они перестали появляться вместе, а чуть позже Бат-Шева и вовсе пропала.

– Неужели? Что ты имеешь в виду?

– Бат-Шева перестала ходить в синагогу, и мы забеспокоились о ней. Никто точно не знал, не отошла ли она от религии. Она больше не посещала уроки у раввина, и один раз кто-то увидел ее в некошерном ресторане, но нельзя же сказать наверняка, что это была именно она. Может, этого и следовало ожидать после всего, что ей довелось пережить, но она говорила так искренне.

– Она отошла от религии? – не веря своим ушам, переспросила Бекки.

– Ну, так мы решили, а потом до нас дошли известия, что она переехала.

Бекки рассчитывала услышать что-то про роман Бат-Шевы, что, может, был еще какой-то мужчина или два, но даже в самых страшных фантазиях она и подумать не могла, что Бат-Шева перестала быть религиозной. Бекки припомнила нескольких знакомых, отошедших от религии: ее четвероюродный брат, приятельница из колледжа и, конечно, брат Хелен Шайовиц, Дэвид. Эти люди были для нее отщепенцами, выпавшими из мира, которому мы все принадлежали.

Когда Бекки рассказала нам об этом, картина наконец сложилась. Те несколько раз, когда Бат-Шева обмолвилась, как тяжело ей было оставаться религиозной после смерти Бенджамина, и, конечно, то, что она поведала Наоми о своем романе, – все это позволило нам дорисовать, что за жизнь она вела до приезда в Мемфис. Бат-Шева приняла гиюр, это так, но, очевидно, она не упомянула несколько важных моментов из того, что произошло потом. Она закрутила роман, оставила религию, бог знает к чему приобщила Аялу, и только теперь она снова начала пытаться быть религиозной. Она изображала, будто приход в религию стал для нее естественным шагом после того, как однажды в пятницу она случайно завернула в синагогу, но, похоже, все было не так. Ее очень даже мучили сомнения, и безупречной она тоже не была. Она, конечно, вернулась в иудаизм, но если уж отходила один раз, значит, это могло повториться снова. Теперь перед ней оставалась открытой дверь, которую уже никогда до конца не затворить, и за ней таились новые места, новые жизни, которые могли снова сманить ее.

И тогда мы задумались, что же это означает – ведь Бат-Шева казалась такой искренней в своей религиозности. Если бы она не слишком включалась, если бы исполняла все лишь формально, мы бы поняли, что она никогда не хотела быть настоящей иудейкой и сделала гиюр, просто чтобы выйти замуж. Но мы вспомнили, как нас тронула молитва Бат-Шевы, как мы поверили, что она всем сердцем произносит эти слова. Мы думали о том, с каким воодушевлением она строила сукку и как радовалась занятиям по Торе. Нам не верилось, что это было наигранно, но в то же время мы не представляли, что религию возможно принять и оставить. Люди либо религиозны, либо нет; никогда прежде мы и в мыслях не допускали некоего промежуточного состояния, никогда не рассматривали оттенки серого.

Ципора Ньюбергер понимала, насколько серьезна эта новость о прошлом Бат-Шевы. Не то чтобы она знала по собственному опыту, однако могла вообразить, что, если раз нарушить слово Всевышнего, дальше будет только проще. Если девочки об этом прослышали, они увидят, как просто отойти от религии: чуть здесь отступил, чуть – там, и вот ты уже нерелигиозен. Ципора твердо знала, что единственная возможность не допустить подобных нарушений – прививать безоговорочную готовность следовать всей Торе целиком, от и до. Она должна напомнить общине, что имеет значение только неукоснительное соблюдение законов, а не добрые намерения. Бат-Шева, может, и искренна, может, она верующая, и поет, и танцует, но если у нее были романы с женатыми мужчинами и она ходила по некошерным ресторанам, она никоим образом не религиозная еврейка. Ципора очень старалась подавать хороший пример, но, вероятно, ей стоит как-то более действенно доводить до всеобщего сознания мысль, что необходимо крайне добросовестно соблюдать законы. Быть может, всеми этими проблемами с девочками Всевышний говорит нам, что мы чересчур мягки и нетребовательны. Указав на это, Ципора будет несомненным образцом для подражания в общине. Станет своего рода предводителем воинства Господня, верной опорой и поддержкой Его изнуренному войску.

С такой картиной в голове Ципора решила собрать женщин на особое занятие. Она не в первый раз это устраивала. Время от времени Ципора проводила встречи на темы, которые считала важными: повторная лекция о законах скромности, о законах миквы, даже двойной урок по покрыванию головы. Но это занятие будет совсем другим. Здесь на кону будущее всей общины.

Как и перед каждым подобным уроком, она позвонила Мими, чтобы рассказать о своей идее. Ей всегда было спокойнее, когда Мими одобряла предстоящие занятия. Обычно Мими хвалила ее за активность, за то, что у других женщин появлялась возможность что-то изучить. И на этот раз Ципора ждала чего-то в том же духе, а может даже, дополнительную похвалу за то, что она действует так оперативно, чтобы искоренить растущие как снежный ком проблемы. Она сообщила Мими, что хочет провести занятие, касающееся недавних неприятностей с девочками. Она объяснит, что все происходящее имеет свои причины, что не бывает наказания без греха, и призовет всех присмотреться к тем областям, где могла быть проявлена недостаточная строгость в соблюдении законов. И если действительно есть женщины, которым есть в чем покаяться, это занятие станет для них хорошим стимулом. А также, добавила Ципора, она надеется, что вновь обретенная сознательность поможет нам справиться с силами, подталкивающими наших девочек к непослушанию.

Мими молчала. Она не произнесла слов похвалы, которых так ждала Ципора, но когда наконец заговорила, то первым делом отметила хорошее – так она делала всегда.

– Я рада, что ты хочешь устроить занятие. Всегда полезно подумать над тем, насколько мы щепетильны в соблюдении законов.

И, готовясь произнести то, что Ципоре явно не понравится, Мими