Жизнь немножко улучшилась.

16 декабря

– Ты все еще ведешь дневник? – спросил Джон.

– Угу. Только у меня нет настоящего дневника. Использую блокноты. Но пишу да, дневник. А что?

– Не знаю. Просто интересно. Для кого эти записки-то?

– Ну точно не для тебя, – сказала я, вспомнив, как миссис Несбитт сожгла все свои письма перед смертью. – Так что не думай даже.

Джон покачал головой:

– Ни малейшего желания читать об этом всем. Ты сама перечитываешь?

– Нет. Записываю и выкидываю из головы.

– Ясно. Ну не бойся, я читать не стану. Мне и так хватает проблем.

– Нам всем хватает.

Любопытно – мне очень жалко Джонни в последнее время. Я старше него на два с половиной года, и мне все приходит на ум, что, мол, у меня-то были эти дополнительные два с половиной года со школой, плаванием и друзьями, а его обломали. И может, он проживет на два с половиной года дольше меня, а может, на двадцать, а может, на пятьдесят, но у него все же не будет этих лишних двух с половиной лет нормальной жизни.

Каждый день перед сном я думаю, какой дурой была, жалея себя вчера. Мои среды хуже, чем вторники, а вторники на этой неделе хуже вторников на прошлой. Это значит, каждый следующий день будет хуже, чем сегодня. К чему мучиться жалостью к себе сегодня, если завтра будет хуже?

Та еще философия, но другой у меня нет.

19 декабря

Малыш Лизы должен был уже родиться. Я решила, что она родила и это девочка. Назвала ее Рейчел.

Мне почему-то от этого легче. Ясное дело, я понятия не имею, родила ли Лиза, и если да, то мальчика или девочку, и если девочку, то как ее назвали. Строго говоря, я даже не знаю, жива ли Лиза и жив ли папа, но предпочитаю думать, что да. Я придумала для себя, что они добрались до Колорадо, и папа забрал бабушку из Лас-Вегаса, и все они живут вместе: Лиза, ее семья, папа, бабушка и малышка Рейчел. Когда погода станет получше, он как-нибудь доберется до нас, и мы все переедем в Колорадо, и я стану крестной Рейчел, как и предполагалось.

Иногда Колорадо становится тем, чем был когда-то Спрингфилд, – сказочным местом, где изобилие еды, чистой одежды, воды и воздуха. Я даже воображаю, как наткнусь там случайно на Дэна. Конечно, после того как отмоюсь и отъемся, чтобы не выглядеть совсем уж ходячим трупом. Ну и волосы у меня в мечтах отросли. Выгляжу превосходно, сталкиваюсь с ним, и мы женимся.

Иногда я проматываю подальше, и Рейчел несет букет на нашей свадьбе.

Держу пари, у мамы, Мэтта и Джона есть свои фантазии, но я не хочу об этом знать. В конце концов, в моих мечтах они отсутствуют, как, возможно, и я в их. Мы и без того проводим вместе много времени. Не стоит, пожалуй, околачиваться еще и в фантазиях друг у друга.

Надеюсь, у папы и Лизы все нормально. Интересно, увижу ли я когда-нибудь Рейчел.

21 декабря

Мама решительно топнула ногой (здоровой), и мы все снова сели за учебу. Хоть какое-то занятие помимо стирки и покера.

Сейчас я читаю про Американскую революцию.

Солдатам в Велли-Фордж пришлось несладко.

Прямо сердце кровью обливается за них.

24 декабря

В сочельник случилась совершенно замечательная вещь.

День был похож на все остальные. Завтра будет праздничный обед. (И конечно, мама, Мэтт и Джон не знают, но у них будут подарки. От одной мысли я загораюсь.) И никакой стирки. Мы обернули бельевую веревку мишурой и подвесили игрушки. Мэтт назвал это горизонтальной елкой.

Ну ладно – все это значит, что не такой уж обычный выдался день.

Вечером мы сидели в кругу и вспоминали прошлые рождественские дни. Мама поначалу сомневалась, хорошая ли это идея, – по ней видно. Но она не останавливала нас, и у каждого нашлись свои истории, и мы смеялись, и было хорошо.

И тут до нас донеслось далекое пение. Настоящие рождественские колядки.

Напялив куртки, перчатки и ботинки, мы вышли на улицу. Действительно, чуть дальше по улице какие-то люди распевали рождественские песенки.

Мы сразу присоединились. Благодаря тому, что Мэтт с Джонни расчистили тропу до дороги, путь не потребовал много усилий. (Там есть ледяные участки, и я была не в восторге от того, что мама тоже пошла, но кто бы смог ее удержать!)

Улица по-прежнему покрыта почти метровым слоем снега. Никто по ней не ходил, мы проторили свою тропу.

Как же здорово оказаться еще где-то, помимо дома, петь, быть с другими людьми!

Я узнала Мортенсенов, они живут в полумиле от нас, остальные были совсем незнакомые. Но у нас в этом отношении забавная улица. Даже в хорошие времена мы как-то не очень общались с соседями. Мама говорит, когда она росла, было по-другому, все друг друга знали, но потом много старых семей переехало, поселилось много новых, да и сама идея добрососедства изменилась. Теперь быть хорошим соседом означало не лезть не в свои дела.

Пока мы продирались сквозь снег и пели (громко и фальшиво), к нам присоединилась еще одна семья. В конце концов нас таких набралось человек двадцать – тех, кто праздновал как раньше. Ну или как это показывали в фильмах. Мне кажется, я до сих пор не видела колядующих на улицах.

Наконец, замерзли даже самые стойкие из нас. Закончили «Тихой ночью». Мама плакала, и не одна она.

Мы все обнимались и говорили, что надо чаще встречаться, но у меня сомнения на этот счет. Нам не хочется, чтобы кто-то знал, сколько у нас еды или дров. И никому не хочется, чтобы другие узнали про их запасы.

И все равно – чудесный сочельник. А завтрашний день будет еще лучше.

25 декабря

Бесспорно лучшее Рождество из всех.

Мы все проснулись в отличном настроении и долго говорили о том, как здорово было вчера попеть. Мортенсены нам даже и не нравятся, но просто увидеть их, знать, что они все еще здесь и здоровы, – это очень вдохновляло.

– Весело мы пошумели, – сказала мама. – Хорошо вспомнить, что такое веселье.

И обед. Какой пир! Сначала был говяжий бульон с устричными хлебцами. Главное блюдо – паста лингуини с соусом из красных моллюсков и зеленой фасолью. Мама даже открыла бутылку вина – ту, что Питер принес вечность назад, и у нас был обед с вином.

На десерт мама подала лаймовое желе, которое я еще летом добыла на бесплатной раздаче еды. Не знаю, как ей это удалось, но она приготовила его втайне от нас, и получился невероятный сюрприз.

Столько еды. Столько смеха. Потрясающе!

Потом мы все позволили себе покряхтеть, помычать и пофыркать. Я сходила к себе за подарками, и – удивительное дело! – мама, Мэтт и Джон тоже разошлись по своим спальням.