Я больше не хотел ничего подобного… Никогда. Жизнь научила меня тому, что большая любовь требует от нас больших жертв, и я не чувствовал себя способным вновь подвергать свое сердце давно забытым треволнениям. Мне это было ни к чему…

… Дорога делает крутой поворот, и мне едва удается справиться с управлением — слишком глубоко я ушел в свои мысли. Так не пойдет… Нужно сконцентрироваться.

Итак, я на Барбадосе, еду в ботанический сад, в котором работает Шарлотта…

Йоханн никак не желал говорить мне, куда подевалась его внучка сразу же после сдачи выпускных экзаменов — однажды она просто пропала с квартирки на Маркплатцштрассе и больше не появилась там. Я знал об этом, ведь неоднократно проезжал мимо ее дома, и бывало мне везло увидеть ее выходящей или входящей в подъезд, а подчас только ее одинокий силуэт мелькал за светло-бежевой занавеской — но мне было достаточно и этого.

А потом ее прочто не стало…

Ни еле слышного голоса в телефонной Алексовой трубке, ни темного силуэта в светлом проеме окна — ничего, кроме щемящего чувства одиночества и тоски. Я слишком хорошо знал это чувство: оно называлось утратой — я уже испытывал его однажды… когда умерла Элеонора.

Но как я могу чувствовать такое к этой рыжей девчушке с веснушками на носу? Это не укладывалось у меня в голове.

Алекс, куда пропала твоя подруга? — не выдержал я однажды неизвестности, которая постоянно гложила меня, доводя до исступления. — Юлиан говорит…

Пап, — прервал меня мой ребенок с самым серьезным видом, — Шарлотты больше нет.

Что? — я почувствовал, как ослабели мои ноги, и рухнул на стул позади себя.

Но Алекс, хотя и понял, насколько я шокирован его словами, не проявил ни капли сочувствия, жестко продолжая:

Шарлотты больше нет, так как она сбежала от Юлиана, которому ты ее приподнес, словно жертвенного агнца… Ей не оставалось ничего другого, как самой найти выход из сложившейся ситуации.

Где она? — сиплю я через силу. — Ты знаешь, где она?

Никто не знает. Она сказала, что так будет лучше…

Шарлотты больше нет. От этой мысли комок размером с футбольный мяч застрял у меня в горле, перекрыв доступ кислороду… Я с силой рванул узел своего галстука, едва не удушив себя окончательно.

Шарлотты больше нет… Помню, как твердил нечто подобное после смерти жены, не в силах поверить в смысл произносимых слов, — тогда я был готов на что угодно, лишь вернуть ее обратно или хотя бы утишить оглушающую боль в своем сердце.

Теперь же я мог это сделать…

… Я паркуюсь на парковке для посетителей ботанического сада и спешу по гравиевой дорожке до маленького бунгало, заменяющего здесь кассу… У дверей я замираю, не в силах побороть внутреннее волнение — Шарлотта здесь, в двух шагах от меня. И я делаю эти два шага…

За кассой стоит миленькая, супертемнокожая девушка с желто-синим зонтом в руках, который она как раз протягивает группе из пяти туристов, приехавших полюбоваться на ботанические красоты барбадосского сада.

Я все также продолжаю стоять с окаменевшим выражением на лице, когда темнокожая кассирша обращается ко мне на своем чистом, слегка певучем английском:

Сэр, вы тоже хотели бы посетить наш сад?

Я встряхиваю головой, отгоняя пелену, нежданно застлавшую мне глаза…

Нет, извините, — с трудом ворочаю я враз отяжелевшим языком, — я лишь хотел встретиться со своей подругой… она работала тут раньше…

Рыжая? — уточняет моя собеседница, и я мгновенно ощущаю прилив новых сил.

Да, она рыжая. Вы знаете ее?

Она в больнице, — следует незамедлительный ответ. — В Бриджтауне.

В больнице? Что с ней?

Я не знаю. Меня просто попросили поработать за нее эти несколько дней…

Она добавляет что-то еще, но я уже несусь к автомобилю и почти с разбегу падаю на водительское сиденье — не думаю, что бедная «тайота» предназначена для таких крутых виражей и разворотов, которым я ее подвергаю весь обратный путь до города.

Шарлотта в больнице… Шарлотта в больнице. Шарлотта в больнице!

С этими словами у меня связаны не самые приятные воспоминания, и я настолько накручиваю себя дорогой, что почти готов увидеть девушку бледной, с огромными синюшными впадинами вместо глаз и тоненькими косточками рук, выпростанными над белым, больничным покрывалом — труп, одним словом, я готов ко встрече с трупом. Укушенная ядовитым пауком, отравленная смертоносным растением, разбившаяся об острые береговые скалы…

Страх так велик, что мне с трудом удается держать себя в руках, когда я бегу по больничному коридору, отсчитывая каждый шаг. Двадцать пять, двадцать шесть…

Адриан, нет, я вам не скажу, куда уехала Шарлотта! — вспоминаю я категоричный голос ее деда. — Она просила меня никому и ни при каких обстоятельствах не говорить об этом. Тем более вам…

Прошу вас, Йоханн, это очень важно для меня.

Я сказал, нет, значит, нет.

Категоричность его голоса повергает меня в отчаяние.

Разве вы не желаете счастья своей внучке?! — я почти был готов умолять его на коленях, если потребуется.

Именно поэтому я и продолжу молчать, — старик смеривает меня непреклонным взглядом. — Ваш сын, Адриан — причина всех ее проблем, надеюсь, вы знаете об этом…

Но я думал…

Открывается дверь и в комнату входит моя мать, уверен, она подслушивала нас под дверью.

Иногда ты слишком много думаешь, сынок, — говорит она мне с укором во взоре. — И тут же добавляет: — Ты ведь выспрашиваешь нас не ради Юлиана, правда? Девочка на самом деле сбежала от него. Тот некрасиво вел себя по отношению к ней… Да и не любит она его вовсе, ты сам должен знать об этом!

Я так сильно сжимаю челюсти, что начинает ломить зубы, а язык так и вовсе перестает ощущаться в моей гортани — я словно онемел.

Дай ему адрес, дорогой, — говорит моя мать, похлопывает Йоханна по руке. — Видишь же, как его пробрало… Я уж думала, он никогда не одумается!

Я был готов ожидать всего, чего угодно, но только не слова Барбадос в графе место нахождения…

Шарлотта сбежала от меня на Барбадос!

Не от меня — от Юлиана…

«Я его ненавижу», сказала она мне тогда и, похоже, не лгала — это как же надо ненавидеть человека, чтобы сбежать от него на край света? Почти на край света.

Она всегда мечтала о тропическом острове…

Шарлотта.

… Пятьдесят пять, пьтьдесят шесть — толкаю дверь и вхожу в палату. На узкой койке у распахнутого окна лежит рыжая девушка, ее нога в гипсе, а большие карие глаза широко распахнуты и устремлены на меня.

Адриан? — неуверенно произносит она, словно не доверяет собственным словам.