Мы встретились на нейтральной территории. Я не хотел устраивать сцен в зоопарке. И тем более, уединяться в ее квартире. Там было бы трудно. Поэтому, просто город. Свидание без иллюзии перспективы.

Она стояла посреди солнечной пыльной улицы. Шуршали подошвы. Ворчали моторы. Пищали тормозные колодки. Гудели клаксоны. Где-то вдали тревожно завывала сирена.

– Что-то случилось? – спросила Мира.

– Я тебе изменил.

Она будто бы не расслышала. Сделала шаг в мою сторону. Нерешительно, с глупой надеждою улыбнулась.

– Мира! Мы расстаемся! Все кончено! Я тебе изменил! Меня изнасиловали! Я отдался жене! Я – проститутка!

Теперь поняла. Лицо помертвело. Глаза воспалились. Не сказала ни слова. Просто заплакала. Впервые – без смеха, без всякой иронии. Медленно развернулась, ссутулилась, как-то вся потускнела, усохла, и пошла, не оглядываясь, сквозь толпу…

Остаток дня я шатался по городу. Солнце нещадно пекло и плавило в пот. Весна отцвела, надвигалось черствое лето. Впрочем, все это не имело значения. Иногда я судорожно хватался за телефон, мне казалось, будто звякнула эсэмэска, но вглядевшись в экран, я всякий раз убеждался, что живые слова в моей жизни окончены. К вечеру принял волевое решение. У метро подошел к первому же барыге, южной внешности, скупщику телефонов. И за бесценок продал мобильник. Тот самый. Сим-карту какое-то время еще нес с собой, бережно сжимая в запотевшей ладони. Потом расстался и с ней. Опалил зажигалкой и бросил в урну. Мусор смрадно дымил. Я задыхался от слез…

Вот и все. Это конец. Я сделал свой выбор. Не уверен, меньшее ли это из зол. Бросать семью – безответственная жестокость. Но бросать свою любовь – подлость.

Потом я сидел на автобусной остановке, периодически покупая в палатке пиво и одну за другой засасывая сигареты. Прохожие косились. Плевать я хотел.

Добрался домой в шатающейся прострации. Не мог попасть ключом в замочную скважину. Открыла жена.

– Скотина! Нажрался! Ну, и какой повод на этот раз?!

– День защиты насекомых.

Она отпрянула. Я ввалился.

У меня оставалась последняя в жизни отдушина. В ближайшую пятницу я собрал инструменты, загрузил в спортивную сумку, крякнув, взвалил на плечо, дотопал до автовокзала, забился в автобус и поехал в яхт-клуб.

В клубе я застал перемены. Не к лучшему. Они начинались еще у шлагбаума, где из новенькой будки вылез незнакомый охранник, долго выяснявший, кто я такой. Эллинг тоже преобразился. Повесили новую вывеску «Парус», на пластиковой основе с гирляндой подсветки. Ворота покрасили. Мусор собрали в контейнер. Внутри – порядок и чистота. Лодок значительно поубавилось. Рухлядь вообще исчезла. Зато появилось несколько новых яхт довольно шикарного вида.

Моя, к счастью, была на своем месте. Скинув сумку, я начал раскладываться. Тут подошел незнакомец и сообщил, что моей лодкой интересуются. «Кто?» – «Новый хозяин клуба. Кстати, вон он идет».

Оглянувшись, я увидел Андрона. С ним была женщина.

Поздоровались за руку. Я спросил, правда ли, что он – новый хозяин. Андрон чуть зарделся и подтвердил. Я продолжал трясти ему руку, теперь уже – поздравляя. Как бы переводя мои слова специально для женщины, Андрон пояснил, что мы вместе учились. Судя по переглядкам, она была ему ближе, чем я. Знакомить нас Андрон не счел нужным.

Неожиданно он произнес:

– Слушай… Дружба, конечно, дружбой. Только здесь теперь многое изменилось. За место в эллинге придется платить аренду. Минимум – за полгода вперед.

Вот как? Я справился о расценках. Андрон отвел глаза и хрипло назвал. Сумма для меня была неподъемной. Его баба значительно мне кивнула. Я уточнил, шутливо, развязно, не будет ли скидки на дружбу. Новый хозяин тяжело покачал головой. Практически для меня это значило – выметайся.

– Куда ж мне деваться?

– Не знаю, не знаю… Тут серьезные люди заинтересовались твоей посудиной. В таком виде, как она есть, много, конечно, не выручишь. Но если довести до ума… Можно продать.

– Нет-нет, о продаже не может быть речи! Она – последняя в моей жизни отдушина!

– Понимаю. Но за Христа ради никто швартовать тебя здесь не будет. Дружище, халява кончилась. Думай.

Машину как обычно вела жена. За всю дорогу мы едва ли сказали с десяток слов. В очередной раз свезли Малыша на все лето радовать бабушку. Теперь возвращались одиноко вдвоем. Не смотря на морозящий кондиционер, я обливался по́том и дышал духотой. Кажется, слегка перебрал тещиного гостеприимства. Шутка ли, единственный мужик в оцеплении баб: теща, жена, ее чокнутая сестрица, Малыш, которая тоже без малого – женщина. В былые годы хотя бы главный удар принимал на себя тесть, мужественный человек, царствие ему небесное.

Напоследок Малыш взяла с меня обещание. Чтоб я не обижал маму. И не пил. Прямо, как на том плакате: папа, не пей. Знала бы она, с чего мужики запивают. Господи, какая же западня… Когда дочь канючит: «Папа, ты выпил?», когда ее мать верещит: «Скотина, нажрался!», я не имею права сказать ребенку: «Взрослый человек иногда может позволить», и за свое бесправие я их всех, этих чертовых баб, не-на-ви-жу.

Так. Что мы имеем по трезвому разумению? Если отца заберет болезнь – мама на мне. Это понятно. Плюс Малыш, которая вовсе уже и не маленькая, но что-то подсказывает мне, что она – мой ребенок до скончания дней. И наконец, эта ведьма, опять же, с сестрицей и тещей. Ведьма с прогрессирующей манией власти. Ведьма, с которой мои отношения выносимые, но неприемлемые, и с которой разлучит меня теперь только смерть. Куда бежать? На что опереться? Чем тоску обезболить? Любовь перечеркнута. Последняя отдушина – и та уплывает. Всё против меня. Никаких иллюзий. Перспектива – погибель.

Я был – скорпион в огненном круге.

– Левее! Еще чуть левее! Так-так-так, стоп!.. Забери кормовой конец! Одержи! Вот так хорошо! Опускаем!.. Майна! Аккуратнее, потихонечку… Подтяни носовой! Так, киль вошел в раму. Майна, майна… Есть! Всё, отвязывай!

Я вздохнул. Операция «яхта» прошла успешно. Если можно назвать успехом прощание с клубом «Парус», транспортировку на специальном яхтенном трейлере и водворение этаким монументом посреди дачного участка жены.

Стропы провисли. Крюк отцепили. Стрела крана уехала. Я пожал руки парням, которые мне помогли, расплатился с водителем трейлера. С начала весны в углу участка успел появиться свежий сарайчик, у его двери сбилась горстка таджиков с тревожным любопытством в черных глазах. Гастарбайтерское беспокойство было вполне обоснованным. Равно как и обывательское смятение законных соседей, там-сям остолбенело торчавших.

Возвышаясь над полем бурьяна, яхта смотрелась сюрреалистически…

– Я до конца не верила, что ты такой псих, – заключила жена.