* * *

Познакомились мы с Инной почти два года назад, как ни покажется странным, в детской поликлинике. Обычно всеми делами, связанными со здоровьем нашего ребенка, занималась моя первая жена Ольга. Но в тот день она расхворалась, и везти Егора в поликлинику пришлось мне. Эти процедуры выматывали нас всех, и его, наверное, в первую очередь. Но иначе было нельзя. Тем более что результат лечения был весьма ощутим. И уже сегодня, пожалуй, только специалист мог бы определить, что у мальчика раньше были серьезные проблемы со здоровьем. А ведь, когда мы забирали маленького Егорку из детского дома, его левая ножка почти не двигалась. «Последствия родовой травмы» — так было записано в его медицинской карте. Взять Егора настояла Оля. И если говорить совсем уж откровенно, то я до сих пор каюсь, что послушался ее. Своих детей у нас никогда не было, и, по осторожному приговору врачей, надежд на то, что когда-нибудь будут, оставалось совсем немного. Поэтому мы и вспомнили о старом добром приятеле, который каким-то боком имел отношение к детскому дому. И благодаря этому «боку» нам с Олей были предложены абсолютно здоровенькие, с симпатичными мордашками мальчишки, с нескрываемой надеждой заглядывавшие нам в глаза.

«Ну, этих и без нас с тобой заберут», — шепнула мне Оля и незаметно кивнула в сторону маленького, сгорбленного мальчика, похожего на старичка, безучастно сидевшего в самом дальнем углу. Казалось, он трезво оценивал свои шансы, не питал никаких иллюзий и мало интересовался всем происходящим. Это и был Егор. Заведующая детским домом долго и искренне пыталась нас отговорить от этого выбора: у мальчишки и болезней целый букет, и характер тяжелый, этакий звереныш — нелюдимый, замкнутый, озлобленный.

— Ох, намучаетесь же вы с ним, помяните мои слова, — сказала она нам на прощание, когда через пару месяцев, исполнив все формальности и завернув в казенное одеяло тщедушного Егорку, мы покинули детдом.

Вот так я стал папой. Хотя как раз им-то я и не стал. Каких только разговоров по душам ни было, а все одно: Ольга для него — мама, а я как был Дядьсаш, так дядей Сашей и остался. Права была заведующая. Ох, как права! Помню, лет в шесть мы впервые повели Егора в зоопарк. Ольга сама, как школьница, с восторгом летала по парку от одной клетки к другой. Я, естественно, это время посвятил пиву, сигаретам и чтению газет на скамеечке подальше от запахов звериного мира, но, тем не менее, и сам долго не мог отойти от клетки с толковыми и уморительными шимпанзе. Уж больно хороши! А вот Егору все это было абсолютно неинтересно. С безразличным взглядом, будто бы отбывая какую-то повинность, бродил он по аллеям парка. Полная апатия. Как, впрочем, всегда и во всем. Ему приглянулись лишь сидевшая у помойки черная кошка и снующие повсюду наглые воробьи. И только когда мы подошли к небольшому, обнесенному оградкой вольеру, глаза его по-настоящему оживились. Это было единственное место в зоопарке, от которого нам с трудом удалось его оторвать. Совсем еще маленькие волчата дружно и увлеченно играли в какую-то свою щенячью игру. Они то гонялись друг за другом, забавно семеня своими несуразными лапками, то кувыркались или просто сваливались в кучу-малу, беззлобно покусывая друг друга. И только один волчонок не участвовал в игре. Он с унылым видом сидел в углу у оградки вольера, прямо напротив Егора. Очень долго, почти в упор они с любопытством и нескрываемой взаимной симпатией рассматривали друг друга. Два малыша как будто бы изъяснялись между собой, рассказывая о чем-то очень и очень значительном и грустном, делились своими самыми сокровенными тайнами, каялись и сострадали. До чего же они были похожи! Как родные братья. До сих пор у меня перед глазами эта картина. Хочу забыть ее, но не могу.

Впрочем, Егор и дома был таким же волчонком. Он никогда не отвечал на ласку, не любил и не допускал нежности, как зверек, огрызался на любую мою попытку приласкать его, обнять за тоненькие плечи, погладить по белобрысой головке. И я никогда не чувствовал ответного тепла, сочувствия, понимания. В глазах — лишь озлобленность, отчуждение и постоянное нездоровое упрямство.

Однажды, зайдя за Егором в школу, я случайно заглянул в спортзал. Там, в полном одиночестве, еще более тщедушный, чем обычно, Егор раз за разом пытался преодолеть совсем, надо сказать, смешную высоту: не больше метра. Помню, в его возрасте я брал полтора с солидным запасом. У этого же горе-спортсмена ничего не получалось. Очередной разбег, неуклюжий прыжок, и алюминиевая планка с жутким грохотом падает на пол. Пять, десять, тридцать попыток — и все с тем же результатом. Разбег, прыжок, жуткий грохот падающей планки… Мне этот грохот ночью снился! А через месяц Егор принес домой серебристый кубок и диплом победителя школьной спартакиады. «Комарову Егору, занявшему первое место в прыжках в высоту с результатом метр семьдесят сантиметров», — написано было в дипломе. Я выставил кубок на самое видное место в книжном шкафу, но на следующий день Егор, ни слова не говоря, убрал его куда-то в кладовку, где хранилось разное ненужное барахло. И — вновь такой же зверек, молчун и нелюдим.

Зря я послушался Ольгу! С появлением Егора что-то стало неуловимо рушиться и в наших с ней отношениях, до того очень теплых и добрых. Неуловимо и, увы, необратимо. С каждым днем. Раз за разом… Как грохот падающей алюминиевой планки.

Мы оба ощущали это. Я пытался успокоить ее, приободрить: «Ничего, Ольча, прорвемся!» Нет, не прорвались, наоборот, мы все больше и больше отдалялись друг от друга. Мало того, мне стало казаться, что для Оли Егор стал ближе и дороже меня, и что они объединились, притом объединились именно против меня.

Однажды я обнаружил пропажу трехсот долларов, хотя еще неделю назад видел их в книжном шкафу. «Ничего, после найдутся», — рассудил тогда я. Но, когда несколько дней спустя у Егора появился новый плеер и дорогие кроссовки, я решил поговорить с Олей.

Разговора, однако, не получилось. «Зря ты так к Егору! Ты, Саша, неправ. Да, у мальчика трудный характер, но и жизнь у него была непростая. А в душе он очень добрый и хороший. Он просто стесняется нас, ему все время кажется, что он лишний, что он обуза, что он нам мешает. А плеер, чтоб ты знал, Егору его бывшая воспитательница из детского дома подарила. Он мне сам об этом рассказал. И не верить ему ты, Александр, просто не имеешь права. Я Егора очень люблю и обижать его не позволю! Имей это в виду», — вот и все, что я услышал от моей Ольчи. Вот и весь разговор.

Как раз тогда я и познакомился с Инной. В поликлинике.

* * *

Эффектная, стройная, стильно одетая, она выгодно отличалась от аккуратной, но совсем не изысканной Ольги. Рядом с Инной сидел симпатичный мальчишка на пару лет постарше Егора. Добрый, открытый взгляд, умные серые глаза. Может, чуть ироничная, но без сомнения очень приветливая и славная улыбка. Короткая модная стрижка, легкая фигурка, ладно сидящий спортивный костюм… Не знаю, но все в нем привлекало и радовало. Какая-то, наверное, совсем уж неуместная зависть промелькнула у меня в душе: «Была же возможность, могли ведь и такого выбрать. Эх, Ольча, Ольча». С тоской посмотрев тогда на Егора, я понял, что эта пара произвела на него прямо противоположное впечатление. Отсев подальше, забившись в угол, Егор весь съежился, ощетинился и с демонстративной неприязнью кидал на них недобрые взгляды. Ну чистый волчонок из того вольера, и все тут!