«Только бы не застрять!» – думал Герман, справедливо полагая, что электрический ток тоже относится к силам природы, а его внезапное отключение сделает дальнейший подъем невозможным.

Однако все прошло благополучно, и через минуту Редников вышел на междуквартирный пятачок девятого этажа. Шагнув к ведущей на чердак лестнице, он быстро поднялся и с облегчением обнаружил, что решетчатая металлическая дверь открыта.

«Обманул я тебя, мать-природа!» – несколько самодовольно подумал он и двинулся в глубину чердака.

Было так темно, что Герману пришлось зажечь спичку. Он вытянул руку с мерцающим огоньком перед собой… и чуть не вскрикнул от неожиданности.

Метрах в трех от него спешно натягивали на себя штаны мужчина и женщина бомжеватого вида. Рядом с ними лежал матрац, с которого они, судя по всему, только что и вскочили.

– Зин, – сказал вдруг мужчина, щурясь и вглядываясь в Редникова. – А это ведь не облава!

– А чего же это? – спросила женщина.

– А хрен его знает! – ответил мужик. – Додик какой-то!

В этот момент спичка обожгла пальцы Герману, и, вздрогнув, он отбросил ее в сторону. Однако бомж тут же вкрутил в патрон висящую рядом с ним лампочку, и чердак озарился тусклым светом.

– Эй, ты! – обращаясь к Герману, довольно нагло крикнул мужик. – Ты кто такой? Ты чего тут делаешь?

– А вы что тут делаете? – пробормотал тот.

Женщина подбоченилась и выдала:

– Сексой занимаемся! Че, присоединиться, что ль, хочешь?

– Я ему ща присоединюся! – угрожающе произнес мужчина и направился в сторону непрошеного визитера. – А ну пшел отсюда!

Неожиданно сам для себя Герман рыкнул:

– А ты какое право имеешь мне указывать?! – И, шагнув навстречу бомжу, который был в два раза шире его, Редников сжал кулаки: – Я тебя спрашиваю, какое право?!

Такое случилось с ним первый раз в жизни. Он даже удивился: «Что это я?…»

А дальше произошло то, о чем он никогда и мечтать не мог. Такой агрессивный еще несколько секунд назад мужчина вдруг как-то обмяк и голосом, из которого мгновенно улетучились угрожающие интонации, произнес:

– Да ты чего, парень, а? Я ж просто так… Понимаешь, мы тут это… Ну уединились и думали, что облава ментовская… а это, оказывается, ты… Ну я и это… погорячился… Ты уж извини… – совсем миролюбиво закончил бомж. – Я ничего такого не хотел…

Герман опустил кулаки и сказал:

– Да ладно… Чего уж там…

В его душе звучали фанфары и бил победный салют. Впервые в жизни он не отступил перед реальной опасностью ввязаться в драку.

«Еще секунда, и я бы первый шлепнул его по носу! – с восхищением думал о себе Редников. – Вот это да!»

Восторг Германа был настолько сильным, что на какое-то время он даже забыл, зачем, собственно, поднялся на этот чердак.

– Ну че, Зин, пошли, что ли, отсюда… – растерянно сказал своей подруге бомж.

– Пошли… – пробурчала та.

Редников великодушно махнул рукой:

– Да чего уж там… Оставайтесь… – И, подмигнув, он кивнул на матрац: – Занимайтесь своими делами…

«Ну я даю! – изумился Герман. – Сроду таким пошляком не был!»

Несмотря на то что перед ним стояли бомжи, ему стало неудобно. И, поправив очки, он с некоторым смущением сказал:

– Ну, бывайте…

– Ага, покеда… – отозвался мужик.

Редников развернулся, шагнул к двери и спустился по лестнице. Уже оказавшись в самом низу, он вспомнил про папку, которую продолжал сжимать в руке.

Странное дело, но Герман вовсе не расстроился из-за того, что ему снова не удалось сжечь ее содержимое. Новое, только что испытанное им чувство победы доставило ему такое удовольствие, что он хотел испытать его снова.

«Ну что я, в самом деле, бегаю по пустырям да чердакам! – поморщился он. – Веду себя как последний трус! Не надо жечь эти бумаги!»

Как только Редников подумал это, перед ним возник образ Тани, грозящей ему пальцем и предупреждающей: «Запомни: или я, или папка!»

Герман потупил было взгляд, но тут же воспрял духом и возразил образу:

– Как же так? Ведь ты заставляешь меня быть ничтожеством!

Полупрозрачная Таня от неожиданности вздрогнула и пробормотала:

– Не ничтожеством, а благоразумным человеком…

– Нет, ничтожеством! Ничтожеством!

Образ девушки захлопал глазами и, не найдя что ответить, растворился в воздухе.

«Я сумею убедить ее, что сжечь папку – это не выход! – уверенно подумал Редников. – Сумею!»

Затем он спустился на первый этаж и вышел из подъезда.

Прошедший невдалеке дождь принес свежесть и на окрестные территории. Редников с наслаждением вдохнул воздух, на секунду прикрыл глаза и вдруг улыбнулся.

«И что я мучаюсь? – подумал он. – Ведь есть элементарный выход из ситуации! Причем выход достойный! Надо отнести эти бумаги в милицию!»

Он удивился, как такая мысль не пришла ему в голову раньше.

«Впрочем, кажется, она приходила… Только я не мог ее принять, из-за того что трусил…»

Герман решил сдать папку в дежурную комнату милиции, находящуюся на ближайшей станции метро. Во-первых, это недалеко, а во-вторых, кошмарное позавчерашнее событие имело отношение как раз к данному виду транспорта. Правда, случилось оно в центре, но какая разница: милиция-то и здесь и там одна и та же…

И Редников направился к метро, воображая, как он зайдет в отделение и, храбро бросив папку на стол дежурного, или кто у них там, произнесет: «Тут очень важные бумаги государственного значения! Я получил их при страшных и загадочных обстоятельствах!»

Герман задумчиво покрутил мочку уха: «Нет, пожалуй, это будет слишком напыщенно…» В его мозгу сразу же возник новый план, сопровождающийся не менее красочным, чем первое, видением: «Я войду в отделение, встану и, сделав мужественное лицо, скажу, что судьба страны, быть может, в этой папке. И спас ее я!»

«Нет, так тоже не очень… – Редников взялся за другую мочку. – Надо бы поубавить форсу…» Он чуть подумал и решил еще более кардинально изменить сценарий своего появления в милиции: «Лучше я войду, сяду и спокойно расскажу обо всем, что произошло. А потом отдам документы».

Это было менее эффектно, зато по-деловому.

Редников еще немного помял ухо и вдруг решил: «А еще лучше так. Я просто вручу папку милиционеру, который дежурит в вестибюле, и скажу, что нашел ее».

Однако тут ощущался перегиб в другую сторону. Данный способ передачи документов был начисто лишен героизма, и Герман понял, что не может поступить подобным образом. «Я должен вести себя как настоящий мужчина, а не как тряпка!» – подумал он.