Оказывается, «Скорую» вызывали к женщине, у которой неделю назад дочь умерла при родах, говорят, было кровотечение, и она погибла – и ребенок тоже. Зять ее из-за такой новости в автокатастрофу попал, в реанимации лежит, женщина совсем одна осталась, муж ее с дочкой давно уже бросил. А тут она в магазин пошла и с этим врачом, который ее девочку угробил, почти возле самого дома встретилась. Он, оказывается, жил неподалеку. Это ее совсем подкосило.

Я потом эту женщину видел, говорил с ней. Знаете, на кого она стала похожа от горя? На обгоревшую спичку. – В глазах Родиона Михайловича впервые за все время разговора вспыхнул огонь, но не гнева, а сострадания, просто очень пламенного.

– И вы решили наказать этого врача? – спросил Андрей, не позволяя себе поддаться обаянию Алферьева.

– Нет, что вы! Я долго беседовал с ней, узнал все подробности. Оказывается, девушку можно было бы спасти и ребенка тоже. Но она рожала бесплатно, а во время ее родов привезли жену какой-то шишки, все врачи бросились в соседнюю операционную, с бедняжкой даже санитарку не оставили! А случай оказался непростой, у девочки было многоводие, началась отслойка плаценты, что уже само по себе опасно, а они ее бросили! Мать и ребенок просто захлебнулись в своей крови. – При этих словах на глазах Родиона Михайловича выступили слезы.

– А что было дальше? – жалобно, как маленький ребенок, спросил Амбросимов, пряча глаза.

– Я побывал в том роддоме. Вы же знаете, я легко схожусь с людьми, – пояснил гостям Родион Михайлович. – Познакомился с сестрами, санитарками – они всегда все знают. Случай был недавний, так что рассказали мне о нем во всех подробностях. Могу сказать, что даже персонал этой истории ужасался.

– И вы перерезали Тюрикову горло? – сглотнув ком в горле, спросил Андрей.

– Да. Я не специалист, но из немногих прочитанных мною детективов знаю, что часто преступника выдает почерк. Потому способы убийства я старался выбирать разные. А в случае с Тюриковым это было еще и справедливо! Он умирал медленно, как та девочка, не имея возможности позвать на помощь. Я был с ним некоторое время, пока он не ослабел, а потом ушел.

– Скажите мне, за что вы убили Бурмистрова? – спросил Андрей, преодолевая подкатившую к горлу тошноту.

– А третье убийство вас не интересует? – заботливо спросил Родион Михайлович.

– Нет. О нем мне известно достаточно. Так же, как и об убийстве Котляра.

– Анатолий Игоревич когда-то был порядочным человеком и хорошим врачом. Но перемены, произошедшие с ним за последний год, превратили его в алчную нелюдь, забывшую о совести! Рядовые врачи, втянутые в эту историю, виноваты не меньше его, но именно он руководил происходящим в клинике. Он был в ответе за все. Я не мог оставить его в живых. Просто не мог!

– Он вам доверял? Вы ему нравились?

– Да. Я всем нравлюсь. Людям не хватает тепла, им хочется согреться душой. Я их жалею, и они ко мне тянутся.

– И даже Бурмистров?

– Да. Я хотел его спасти, но уже не мог. Он перешел черту невозврата.

– А как же те, кто стоял за ним или над ним? Неужели вам не захотелось наказать и их тоже? Ведь вы же знаете, что ответ перед судом будут держать лишь исполнители.

– Конечно. Но вы не волнуйтесь. Остапенко уже не спасти.

– Что?! – от этих спокойных тихих слов Андрей вскочил с места.

– Вам его жалко? – с удивлением спросил Родион Михайлович.

– Нет… Но… как вы узнали?! И вообще, что с ним?!

– Конечно, я о нем знал. Прежде всего от Скобелевой.

– Она была с вами так откровенна? – уже ничему не удивляясь, спросил Андрей.

– Нет, конечно! Но я следил, подслушивал и в конце концов узнал.

– И что же с ним случилось?

– Он умирает. Я заразил его одним очень редким вирусом. Его очень долго не смогут диагностировать, а время в данном случае означает жизнь.

– О господи! Но как и когда вы его заразили?

– К нему попала моя такса. Он – в рамках пиар-акции – решил взять животное из приюта. Я помог сделать ему правильный выбор, потом напросился в гости, навестить собачку. Та плохо ела и очень скучала. Так и получилось…

– Но чем вы его заразили?

– А это уже неважно. Вы меня прямо сейчас арестуете?

– Да, – растерянно кивнул Андрей, не понимая, как ему поступить в сложившейся ситуации.

– Хорошо. Вот здесь у меня дневники, я записывал здесь свои мысли и действия. Они могут послужить доказательством моей вины. – Родион Михайлович положил на стол стопку обычных тетрадок в сорок восемь листов. – Можно, я птичкам крупы насыплю на балконе? Ко мне синички прилетают, я их подкармливаю. А поскольку я вряд ли сюда вернусь, пусть хоть они порадуются.

Андрей кивнул, с любопытством берясь за тетради. Родион Михайлович сходил в кухню и вернулся с целым пакетом пшена. Он рассыпал его на балконе, не очень-то беспокоясь о чистоте, а потом подошел к перилам – и через секунду исчез из виду.

Андрей с Сашей вскочили одновременно, но когда они выбежали на балкон, худощавая, нелепо изогнутая фигура Алферьева уже лежала внизу на асфальте. Этаж был девятый, он умер мгновенно.

Стоял конец лета. Пыльный, печальный, с пожухлой уже кое-где, предательски желтевшей на деревьях листвой, с запахом надвигавшейся осени по утрам. Андрей давно вернулся из отпуска, и воспоминания о залитых солнцем и пахнущих морем средиземноморских городах начали бледнеть под напором куда менее романтических, но более свежих впечатлений. Были новые убийства и новые расследования; у Антона Шелестова родился сын, а Данила Окуньков собирался жениться; Ирина перекрасилась в блондинку, и вот уже третий день подряд, возвращаясь домой, Андрей, чья голова всегда была забита работой, испуганно шарахался от незнакомой женщины, распахивавшей перед ним дверь, пытаясь сообразить – как он мог ошибиться квартирой? Жизнь менялась, влекомая неотвратимым потоком под названием «время», дни мелькали, сменяя друг друга, огорчения и радости, успехи и поражения наполняли жизнь новыми заботами и впечатлениями.

Да, время шло. И Андрей надеялся, что с его течением образ Родиона Михайловича Алферьева поблекнет в его памяти и хрупкая, маленькая, изломанная фигура старого доктора, распластавшаяся на асфальте, перестанет является ему в предрассветных сумерках…

Старый доктор произвел на Андрея куда более сильное впечатление, чем ему показалось вначале. Бывало, что и раньше он испытывал к преступникам симпатию или жалость, но Родион Михайлович Алферьев, с его кротким взглядом светлых чистых глаз, зыбким образом вставал перед Андреем, снова и снова спрашивая его: неужели он ошибался?

После этих «посещений» Андрей лежал без сна и, в свою очередь, спрашивал себя: правильно ли он поступил, доведя это дело до конца? Может, надо было послушать Сашку Амбросимова и определить старого доктора на лечение?.. Нет, он не мог поступить иначе. Просто не мог. Андрей не хотел его смерти, но, возможно, Родион Михайлович сам ее хотел, мечтал соединиться с той, чью потерю он не смог пережить и лишь ждал повода совершить… это? Андрей не знал. Но он очень надеялся, что со временем образ старого доктора перестанет являться ему, бередить душу и терзать его совесть.