Южанин помолчал, словно раздумывая, следует ли ему вообще отвечать. Было в его позе нечто странное, даже надломленное. Словно перед Дэйтом стоял не молодой человек, а старик, на плечи которого возложили непосильный груз.

– Никто из них не выжил.

Морозный воздух был словно хмельное вино и кружил голову. Большой крепкий мерин из породы фихшейзских тяжеловозов без труда тащил за собой легкие сани. Дэйт, соскучившийся хоть по какому-то делу, без всяких церемоний забрал у Мильвио вожжи и правил по зимней лесной дороге, тянущейся вдоль густых зарослей старого орешника.

Иногда в ветвях возникали широкие просветы, и в эти моменты ветер дул с утроенной силой, а воин видел бескрайнее пространство немного холмистой снежной равнины. Он никогда не был в Фихшейзе, стране вечно враждебной к его народу, но не замечал никаких особых отличий от Горного герцогства. Ну, кроме отсутствия гор, разумеется.

Письмо, отданное Мильвио, теперь грело сердце. С его дочерьми все в порядке, и за долгие дни появилась хоть какая-то определенность. Хоть в чем-то. И он был несказанно рад этому. С другой стороны, его продолжала грызть вина. Жестоко сжимала острые зубы, не собираясь отступать. Дэйт знал, что он дал клятву. На нем долг и обязанности. Герцог. Его семья. И вот – все впустую.

Шаутт переиграл человека. Легко. Вызывающе легко. Он не заподозрил ничего. По глупости. И незнанию. Слышал в детстве от кормилицы десятки историй о таувинах, великих волшебниках и лунных людях, но, повзрослев, счел их глупостями. А в итоге сам оказался настоящим глупцом – не вспомнил простую вещь. Никто не вспомнил! Что огонь горит синим рядом с шауттами постоянно, а возле асторэ – только если те используют магию!

Так просто и так… сложно.

Века забвения, потеря прописных истин из-за Катаклизма и гибели знающих людей. Смены эпох. Они забыли то, чего забывать не стоило.

И вот теперь за потерю этих знаний расплачиваются тысячи ни в чем не повинных людей, ставших игрушками в лапах демонов.

Всадники выехали из-за орешника по невидимой с дороги тропинке и перекрыли путь, остановив коней в ста ярдах от них. Пятеро на невысоких мохнатых выносливых лошадках, в теплой одежде, меховых круглых шапках, с короткими кавалерийскими луками, на которых уже были наложены стрелы.

Дэйт глухо заворчал, опустив правую руку к арбалету, и, скосив глаза, посмотрел на торчавшую из-под шкуры рукоятку тяжелой двуручной секиры. Он прекрасно понимал шансы.

Никаких. Не против пятерки стрелков. Он видел, как они сидят в седлах, держат луки и как правят конями с помощью одних лишь коленей. Не грязные разбойники. Опытные ребята.

Мильвио негромко рассмеялся.

– Могу я узнать у почтенного сиора, что его так рассмешило? – негромко, в бороду, спросил Дэйт, исподлобья наблюдая за неизвестными, натягивая вожжи, чтобы придержать мерина.

– Птица рассказала мне о самой безопасной дороге. Я просто представил, что же тогда было на опасной. А вот и их друзья.

Еще пять всадников перекрыли дорогу там, где спутники только что проехали, отрезая возможность бегства.

– Попробуем поговорить, – принял решение Дэйт.

– Разговоры – это хорошо, – одобрил Мильвио. – Всегда лучше начинать с разговоров. А там поглядим, куда приведут нас слова.

Мерин остановился в нескольких шагах от конных. Те, что остались позади, неспешно приближались, пока не взяли сани в кольцо.

Один из них, по виду молодой, с заветренным открытым лицом и чуть прищуренными карими глазами, негромко произнес:

– Командир четвертой десятки Четвертой роты Третьего полка пограничной кавалерии герцогства Фихшейз, Олтан Десп. Патруль. Кто такие и откуда?

Мильвио спокойно ответил:

– Прошу прощения за откровение, но вы не очень похожи на армию, любезный сиор.

Десятник нахмурился, бросил резко:

– И все же мы армия, а не бандиты… господин. Назовите свои имена и что вы здесь делаете.

– Мильвио де Ровери, учитель фехтования, к вашим услугам. Направляюсь с севера, на родину, в Риону, по личному приглашению его светлости герцога Анселмо де Бенигно. Это мой близкий друг мастер Дэйт. Я много лет обещал показать ему Риону.

Треттинец специально опустил родовое имя Дэйта. «Да Лэнг» известно слишком многим – человек близкий к герцогу. Можно получить множество проблем на пустом месте от тех, кто совсем недавно считался врагом. И такая предусмотрительность могла только радовать.

Десятник несколько мгновений размышлял, затем произнес:

– Разрядите арбалет.

Дэйт сильно хотел сплюнуть в снег и сказать, что он обо всем этом думает. Разряжать арбалет неразумное решение. Но куда более неразумно спорить с кучей вооруженных людей.

– У него большое натяжение, а я не арбалетчик, – сказал Дэйт. – Боюсь быть неловким. Сейчас я возьму его в руки и выстрелю в снег. Так будет проще. Устраивает?

Десятник кивнул, один из его солдат тронул конские бока коленями, сместившись в сторону и чуть оттянув тетиву. Очень показательно, чтобы люди на санях правильно расценили последствия.

Дэйт выстрелил в снег, как и обещал, в пяти ярдах от себя. Бросил арбалет обратно на шкуры, слез и под взглядами воинов сходил забрал болт. Так, словно тот был необычайно ценным. Пока шел, еще раз быстро оглядел всех, приметив, что кони у них подустали. Скорее всего, десятка в пути с самого утра.

Олтан Десп перегнулся, поднял с саней секиру, положил поперек седла:

– Пока лейтенант не решит, что с вами делать, побудет у меня. Кинжал можешь оставить.

– Щедро, – буркнул Дэйт.

– Ваш меч, господин.

– Сожалею. Но у него уже есть хозяин. – Мильвио продолжал улыбаться, а к клинку даже не потянулся.

Его отказ заставил людей напрячься, с другой стороны, все видели, что южанин не выказывает угрозы.

– Похоже, вы не осознаете серьезность ситуации, господин.

– Осознаю, десятник. Но поставь себя на мое место. У вас никаких знаков различия, лишь слова, что вы солдаты.

– Вы, южане, упрямы порой до глупости, господин. Трясетесь над своими клинками, словно они самое ценное в вашей жизни.

– Мы треттинцы, сиор. Мечи – наша жизнь. И раз так понимаете нас, то должны знать, что не отдаем их по первому приказу неизвестных. Вот уж это истинная глупость.

– Глупо спорить с лучниками.

– Глупо конным лучникам бояться мечника. – Его улыбка была столь дружелюбной, а тон спокойным и приветливым, что заставляло десятника колебаться. – Я бы хотел увидеть вашего командира, сиор. Могу поклясться, что не обнажу оружие против твоих людей, если вы не нападете на нас. Но меч позволь оставить. К тому же подаривший мне его говорил, что он проклят для всех, в ком нет благородной крови моей земли.