Переводчик перевел, и генерал засмеялся:

– Да потому что у вас есть ключ. Логично?

– Это произвол. Вы поставите меня в трудное положение перед владельцем чемодана.

– Надеюсь, господин Корнье не сомневается, что ни одна из вещей, находящихся в этом чемодане, не пропадет в помещении московской милиции.

– Упаси бог, я никогда не думал об этом.

– Тогда открывайте. Иначе нам придется взломать замки и нанести ущерб владельцу.

Корнье достал ключ, открыл чемодан. Вошел еще один человек с портативной пишущей машинкой в руках, он снял футляр и сел у маленького столика в углу.

– Товарищи понятые, в вашем присутствии, – сказал Малюков, – мы изымем вещи, находящиеся в чемодане, который нес в гостиницу бельгийский подданный господин Альберт Корнье.

Кафтанов откинул крышку, под ней лежал клетчатый плотный плед, он снял его и вынул несколько толстых пачек денег.

– Прошу пересчитать.

Потом снял плотный материал и достал один за другим шесть овальных предметов, аккуратно упакованных в слой ваты. Осторожно освободил один из них, и на стол лег первый эмалевый медальон.

– Господин Корнье, как эти вещи могли попасть к вам?

– Не знаю, господин генерал.

– Вы настаиваете на этом?

– Да.

– Мы располагаем показаниями гражданки Кольцовой Натальи Васильевны, в которых она рассказывает о вашей деятельности, несовместимой с положением гостя нашей страны.

– О чем именно пишет моя невеста мадам Кольцова?

– О том, что вы занимались скупкой заведомо краденых вещей и контрабандным провозом их за границу.

– Это оговор. Но тем не менее я хотел бы ознакомиться с ее показаниями.

– Вы их прочтете позже.

В кабинет вошел сухощавый пожилой человек.

– Кто этот господин? – спросил Корнье.

– Эксперт-искусствовед профессор Забродин.

Корнье слышал это имя и с любопытством посмотрел на Забродина. Именно его статья навела шефа на Лимарева. Забродин подошел к столу. Шесть медальонов в ряд лежали на нем. Освещенные лампами дневного света, они казались тусклыми и неинтересными.

– Они? – спросил Забродина Кафтанов.

– Они. – Забродин погладил ладонью медальон.

– Я прошу вас, Владимир Федорович, выступить в качестве эксперта.

– Что я должен сделать?

– Вам все объяснит следователь Малюков.

– Господа, – Корнье встал, – здесь происходит бесчинство и беззаконие. Я коммерсант. У меня доброе имя. Меня хорошо знают в русских внешнеторговых организациях. Это провокация.

– Вы обвиняете нас? – недобро прищурился Кафтанов.

– Если бы я меньше знал вашу страну, то пошел бы по пути разнузданных политиканов. Но я хорошо знаю русских. Я считаю это происками конкурирующей английской фирмы.

– И на том спасибо, хоть не мы виноваты. – Кафтанов подождал, пока его слова переведут Корнье. Он смотрел на бельгийца и думал, что этот парень не такой дурак и версию для защиты выбрал неожиданную и твердую. – Господин Корнье, мы предъявим вам магнитофонную запись вашего разговора с гражданином Долгушиным, а также покажем видеопленку, из которой явствует, что именно он положил этот чемодан в вашу машину.

– Да, в машину. В мою машину подложил. Он же не передал его из рук в руки.

Малюков, писавший протокол, выслушав перевод, с любопытством посмотрел на Корнье.

– Потом, господин генерал, – продолжал бельгиец, – в вашей стране магнитные и видеопленки не являются доказательством для суда. А кроме того, я не знаю никакого Долгушина. Возможно, этот человек и действовал по заданию моих конкурентов.

Корнье мельком взглянул на часы.

– Господин Корнье, – Кафтанов подошел к задержанному, – Долгушин не улетит в Париж, он скоро будет здесь, рядом с вами.

Альберт внутренне был готов к этому, но все же новость была неприятной.

– Но я не знаю Долгушина.

Кафтанов открыл папку, лежащую на столе, вынул из нее цветную фотографию, сделанную аппаратом «Полароид». На берегу реки сидели Корнье и Долгушин, на траве лежала скатерть, на которой громоздились бутылки, рядом Наташа жарила шашлыки.

– Эту фотографию мы обнаружили при обыске на квартире Кольцовой. Здесь вы и Долгушин.

Корнье мысленно выругался. Как же он забыл порвать все эти снимки. Они тогда здорово надрались. Он привез в подарок Наташе этот фотоаппарат, и снимал их какой-то маленький вертлявый человек по имени Семен.

– Возможно, но я не помню, мадам Кольцова знакомила меня со многими своими друзьями.

Кафтанов усмехнулся и положил фотографии обратно.

– Господин генерал, я не сомневаюсь, что все, что происходит здесь, делается на основании законов вашей страны. Но я бельгийский подданный и прошу пригласить представителя моего посольства.

– Господин Корнье, мы известили ваше посольство. Завтра утром вы встретитесь с вашим дипломатом и работником Министерства иностранных дел СССР.

– Я могу быть свободен?

– Нет. Нам еще надо о многом побеседовать.

* * *

Марина пила кофе прямо в ординаторской. Ей очень хотелось курить, но в больнице ко вкусу сигареты примешивались запахи эфира и лекарств, и она решила потом выйти на улицу. Она пила кофе устало и бездумно. День выдался тяжелым, ей пришлось ассистировать при двух операциях. Уехав ночью от Вадима, она еще не знала, как сложатся их отношения дальше. Марина ждала, когда он позвонит, и тогда все опять станет простым и ясным. Она сидела у телефона дома, предупредила всех на работе, что ждет крайне важного звонка. Вадим не звонил. И, проснувшись сегодня утром, Марина поняла, что он не позвонит вообще. И, поняв это, решила для себя, что она в его жизни оказалась не одной из многих, а из многих одной. И догадка эта мучительно оскорбила ее, готовую отдать этому человеку себя всю. Видимо, она была ему не нужна. Иначе как же объяснить то, что он не нашел времени ни разу позвонить ей. Конечно, она чувствовала некоторую неловкость за свой поступок. За этот дурацкий ночной разговор и уход. Но ведь она той ночью боялась только за него. Неужели Вадим не смог понять этого? Уходя из его квартиры, она уходила не от него, а от той жизни, которой он жил. Она защищала его, защищала себя. И пусть средства были негодными – главное, сам поступок. Кофе был горячим, и Марина пережидала, когда он остынет, поглядывая на молчавший телефон.

– Мариночка! – Дверь распахнулась. – Срочно на операцию. Профессор уже пошел.

Марина, обжигаясь, глотнула кофе и побежала к лифту. Ее шеф, профессор Лазарев, высокий тучный человек, с огромным щекастым лицом, распоряжался сестрами, как солдатами. Голос его гремел в операционной.

– Где Денисова?

– Я здесь, Анатолий Константинович.

– Готовьтесь, сейчас начнем.

На столе лежал молодой парень лет двадцати трех, не больше. Лицо было серым, губы посинели, нос заострился. Только широко открытые, огромные от боли глаза смотрели в потолок неподвижно и строго.

– Наркоз, – скомандовал Лазарев.

Вся грудь парня была разворочена, такие