Обозрев, переметив и частью даже расставив в порядке все славянские книги библиотеки, я обратился к греческой ее половине. Убожество ее поразило меня. Она состоит почти исключительно из печатных, и то – не важных книг. В ней есть только две древние рукописи: Евангелие и Апостол, но зато обе весьма замечательные. Скажем сперва о последней. Это довольно толстая книга – на коже, в большую четвертку, мелкого хорошего письма, с замечаниями кругом текста. Сохранилась оч[ень] хорошо. Хронологического указания не имеет. В самом конце ее крестообразно написано: ςαυρὲ, φύλαττε βασίλισσαν μαρίαν = кресте, храни царицу Марию. Из этого краткого примечания выводятся учеными обители следующие положения: 1) книгу писала собственноручно некая царица Мария. 2) Сия Мария была жена Константина VI по прозванию Хазарина и внука Филарета Милостивого, постриженная неволею в монашество и проведшая остаток дней в одном из константинопольских монастырей. Все это замечено позднейшею рукою сбоку сказанной надписи. На изъявленное мною сомнение в точности сделанного относительно имени царицы Марии объяснения почтенный о. игумен заметил, что он и сам потому только не отвергает его, что у Зонары́ есть прямое свидетельство о том, что сия Мария собственноручно переписывала Евангелие и Апостол с толкованиями. Могла быть, по мнению его, и другая Мария, дочь кесаря Христофора и внука имп. Романа Лакапина́, выданная в замужество за болгарского царя Петра; и если предположить, что ее брат Михаил (а не Михаил Рангави или Куропалат) был отцом св. Павла, то и легко объяснить, каким образом дело рук ее оказалось в монастыре. Вместе с тем могло бы объясниться и заселение монастыря славянскою стихиею, предположивши, что св. Павел жил при тетке, научился там болгарскому языку и потом сопредельным Св. Горе славянам, еще язычникам, проповедовал имя Христово, чем и привлек их к своей обители. Так. Но нельзя не согласиться, что все это чистые предположения268. Более 10 Марий-цариц насчитывается в византийской истории. Половина их принадлежит к текущему тысячелетию, в которое выносит книгу почерк ее. Указать между ними ту, которая переписывала книгу, конечно, нелегко.

Другая рукопись – Евангелие – сама по себе есть вещь совершенно незначительная. Она принадлежит, судя по почерку, XI или XII веку, написана на коже в 4°, пренебрежена до того, что значительная часть ее в средине не существует. Но на поле одной из страниц ее есть заметка исторического содержания, в высшей степени любопытная, – единственная, конечно, на Св. Горе по определенности своих указаний. Я привожу ее здесь в переводе, по сделанной с нее игуменом копии:

«По создании в 6338 (830) г. 3 августа, инд. 8, обители Богоматери царевичем Прокопием, впоследствии по постриге нареченным Павлом, ради чего и обитель называется Павловою, на развалинах монастырька Введенского, (выстроенного) некиим монахом Стефаном в 13 году царствования равноапостольного Константина, на месте, где возвышалось капище Аполлона, храм Введения имел своими иконописцами сперва Каллистрата, Никандра и Аполлона братьев, олинфийцев родом, – учеников преподобного. Спустя же 86 лет, когда кровля храма расселась и все повреждено было землетрясением, (храм) имел иконописцами Варфоломея и Иоанникия родосцев, братьев той же обители. В 6495 (987), с расширением обители и возобновлением храма, он имел (иконописцами) Никандра, Павла, Иоанникия и Мелхиседека Симейца, искусных как в иконописи, так и в мозаике; ибо они украсили храм не красками, а разными камешками. Это взято для памяти, при святопавловце Серафиме, игумене сей обители, из книги, названной: „Тысячелетие иконописания“, так как в ней идет дело о предметах целой тысячи лет от домостроительства воплощения, – сочиненной в 6588 (Ю80) г. одним Дионисием Александрийцем из Великой Лавры. Все это ради руководства и безопасности я заметил здесь, в 6825 (1317) г. 7-го числа преполовляющегося марта».

Существование этой заметки открыл первый, лет за 20 перед сим, нынешний игумен обители о. Софроний. Саму книгу он нашел поставленною (одну) между книгами славянского отделения библиотеки. Ни одно из приводимых в заметке имен не встречается в других святогорских актах и рукописях – по кр[айней] мере тех, кои доселе известны, – чтобы можно было что-нибудь привесть в подтверждение сего голословного сказания о временах минувших. Ученость и вместе малограмотность заметки может равно служить в пользу как ее подлинности, так и подлога. Характер письма и цвет чернил соответствуют означенному в заметке году, или началу ХІѴ столетия. Только Мелхиседек Симеец наводит крепко на подозрение, не имеет ли какого-нибудь родственного отношения к сей заметке пресловутый симеец Константин Симонидис? Достаточно прочесть одну страницу его «Симаиды», чтобы заметить сходство пера автора ее иеромонаха Мелетия с пером святопавловского Серафима. Над изобретением собственных имен ученый симеец никогда не задумывался, равно как над указанием лет и индиктов. Существенная разница между «Симаидой» и заметкою та, что Мелетий все годы обозначает по летосчислению христианскому, вовсе не заботясь о том, что современники его – на Востоке – и официально и частно употребляли постоянно летосчисление от сотворения мира, тогда как Серафим представляется не знающим иного, кроме последнего, летосчисления. Оба, между тем, были почти современники. Справедливо, что нельзя требовать от двух, хотя бы и современных, писателей следования одной и той же ученой системе, равно как справедливо и то, что одному и тому же пластографу естественнее следовать одной какой-нибудь принятой системе. Но при всем том есть повод видеть в святопавловской заметке Симонидову проделку. Во-первых: он долго, и не раз, жил на Св. Горе, и положительно известно, что довольно времени провел в монастыре Св. Павла. Во-вторых: прежде посещения мною монастыря и знакомства с заметкою я слышал на Св. Горе рассказ о том, как Симонидис, слушая в одном монастыре (не Павловском, хотя и не очень отдаленном от него) жалобы игумена на недостаток сведений о первоначальном состоянии обители, просил позволения осмотреть все старые книги и документы монастыря и по прошествии трех дней с торжеством объявил, что монастырь владеет, неведомо ему самому, самым ясным документом своего исторического существования за много веков перед тем. Обитель, с именем которой связывался рассказ этот, по совершенной известности начала своего существования, не могла обратиться к Симониду с подобными жалобами, и не слышно, чтобы хвалилась перед кем-нибудь открытием у себя важного документа. Итак, ясно, по-видимому, что дело шло тут о Св. Павле. Странное появление евангелия, украшенного сей заметкой, между славянскими книгами говорит, кажется, тоже о чьем-то желании обратить на него особенное внимание любопытных. Несмотря на все вышесказанное, мы не считаем еще дела окончательно сомнительным и