отнекиванием, я отказался от удовольствия даже взглянуть на заветные сокровища. Не видел также и хрисовулов монастыря, хотя и желалось посмотреть на портреты ктитора и жены его, виденные Барским на главном из хрисовулов, 6883 (1375) года285.

Мы приняты были с радушием. Почтенный игумен просил нас не спешить дорогою и погостить у него. Но с нами был тоже игумен, в монашеском словаре которого слово гостить не существовало. С первой минуты нами было заявлено, что мы сейчас же едем далее. Если бы иконому обители не пришла в голову счастливая мысль угостить нас в трапезе арбузом, то и то, что я успел заметить, осталось бы не виденным. Благосклонный читатель да простит мне курсивные предлоги. Их, конечно, в подлиннике не было. Они являются только в моем переводе на вразумительную речь греческой мысли и русской жизни... Просить погостить в то время, как торжественно было объявлено с нашей стороны намерение выехать «сию минуту», казалось мне, было уже излишне. А остаться (не на одну минуту) ради угощения арбузом, после отказа гостить, по мнению моему, было уже очень просто.

* * *

Встретивший нас при вступлении на берег дионисиатский дождь перестал, когда мы сступили с него. Мы по-прежнему сели в лодки. Кефалонцы ударили веслами, и опять началась ежеминутная перемена видов с правой стороны и однообразная картина водяной колышущейся стены с левой! Признаться, трудно пожелать лучшей физической обстановки для бегущих от суеты мирской. Кого скудный полусвет и полувид кельи, столько пригодный для молитвенных упражнений тела, начал тяготить, выходи на любое место монастыря, и смотри на горы! Вид их усладит сердце, воззвав его к ощущению чистой, высокой и немятущей красоты земли, утешит и успокоит тревожимую привременностью мысль – призрачным и преходящим характером всего сущего на земле, как сироту утешает гроб отца, напоминая ему и его гроб; – навеет на душу память минувшего, невозвратного не потому только, что оно не может возвратиться, но и потому, что не должно возвращаться, и пошлет в теснимую грудь веселый вздох победы над ласкающим искушением. Утомился ли глаз блуждать по горам? Отвернись от них, садись и смотри на море... Море! Каких речей от него не услышишь? Каких миров в нем не увидишь? Как пост, томя тело, облегчает его, так видение моря, истомляя душу, несет ее к молитве. Будешь ли погружаться взором и воображением в страшную глубину его, или понесешься все далее и далее по беспредельной широте его, или просто прикуешь взор свой к одной его непрестающей подвижности, последствие одно и тоже – утомление духа, манимого, обманываемого и раздражаемого призраками идеи Вечного!.. Иди опять, инок, в свою келью. Вечного ты найдешь у себя, дома – во Христе! Хорошо приспособлена Св. Гора к святому богоугождению! Единственное, что мне кажется в ней несообразным и совершенно напрасным, это столпление на самом тесном пространстве множества живущих. Вместо целого мира или целого общества человеческого в сокращенном виде, вырабатывающего в малых размерах великие системы политического сожития, встречаешь там пансионы пожилых и старых детей – с церковью вместо классов, с Пиргом вместо карцера и с смертью вместо выпуска! Почему-то прискорбно такое зрелище. От Афона ожидаешь совершенства иноческих установлений. Грустный вид стен, ограждающих ангелоподобное жительство, неизбежен, говорят. Пусть он останется – серое пятно на светлой панораме Св. Горы! Но неизбежны ли пристенные трехэтажные корпуса с коридорами и сотнями скученных келий, духотою, нечистотою, толкотнею, всевозможными стеснительными мирскими формами и с не менее стеснительною де-формальностью того или другого эксцентрика, сознающего неестественность пансионерных условий своего заведения и прочие последствия столпленной жизни людей, из коих каждый готов жить своим домом? Вместо того чтобы строить обитель на камне в несколько саженей поверхностью, не лучше ли б было распространить ее на целые версты и обратить ее в сад сколько духовный, столько и вещественный? Этого рая, так давно рисовавшегося в воображении моем под именем Афона, к сожалению, я еще не видел на Афоне. Похожи на него отчасти скиты афонские (истинные, а не укрывающиеся под их именами), но там нет общежития, нет, след<ственно>, силы, нет души подвига.

К таким думам вызывали меня частью скрывавшийся Диониснат, частью открывавшийся Григориат. Они так похожи один на другой, что нам в последний можно было даже не заезжать. Однако мы пристали к нему через полчаса благополучного пути. Монастырь Григориев выстроен на выдавшемся в море высоком камне, есть один из наименьших на Св. Горе, началом своим не восходит ранее XV века286, не славится никакою особенною святынею и только что обзаводится внутренним добрым порядком. Путешественники посещают его более потому, что он принадлежит к числу прочих 20, и, кроме того, стоит на дороге от Ксиропотама к Св. Павлу и к Лавре. Подобно Павловскому, он был некогда славянским, и, как думают, даже основан славянином, и именно сербом, Григорием некиим287, о котором, впрочем, не сохранилось ни в памятниках, ни в предании местном никаких сведений. Монастырь двукратно горел; отчего и та недавняя древность его, коею он хотя сколько-нибудь мог бы еще привлекать к себе поклонников, уже не существует в нем. Несчастие послужило, впрочем, в пользу обители. Оно вразумило, наконец, старцев вскрыть ее. При Барском она вся была под одною кровлею. Теперь между церковью и кельями ее есть отчасти и двор. Если бы двор сей был в 10 раз более теперешнего, то на 100 вероятностей менее можно б было опасаться в будущем пожара – не только от огня, но и от раздора.

Мы застали в церкви вечернюю службу. Храм нов и довольно обширен, снаружи красив, хотя по плану и прост. Он посвящен святителю Николаю. Мы приложились к св. мощам, в числе коих есть гла́вы св. Григория Назианзена 288 , Кирика и Фотинии. За недостатком других, более глубоких древностей поклоннику указывают на икону Божией Матери, принадлежавшую некогда Марии Палеологине, молдавской господарыне не знаю какого века289.

Братий в монастыре около 100 человек. Наскучив беспорядками своежития, они решились выбрать себе игумена и взяли такового из монастыря Св. Павла, человека еще молодого, добродетельного, умного и весьма деятельного, занимавшегося перед тем делами в Протате. Поставленный теперь среди водоворота, он мужественно борется с препятствиями, стараясь высвободить обитель и из беспорядков прежней системы, и из долгов, по-видимому неоплатных. Большая часть братства суть люди престарелые и неспособные ни к какой работе. Метохи монастырские ежегодно требуют на поддержку