арсане Дионисиатской. Подобно Святопавловскому, монастырь Св. Дионисия стоит в устье огромного ущелья, с тою разницею, что ущелье это начинается не от самого Афона, а от хребта, идущего от него к материку, и, кроме того, все покрыто лесом. Монастырь выстроен на камне, примкнувшем над самым морем к левой стороне ущелья, весь представляется как бы висящим – высок и тесен. Внутри почти не имеет открытого двора, занятый весь церковью, с трех сторон непосредственно примыкающею к стенам, т. е. пристенным кельям братства. По чину своему это монастырь общежительный, по степени – пятый в ряду всех монастырей афонских, по правам – равный Лавре, Ватопеду, Иверу и Хиландарю, по действительному значению – уступающий многим из второстепенных монастырей, по содержанию – безбедный, по ктитору – царский, по времени основания – XIV века278.

Мы пробыли в обители около часа. Осмотрели церковь и ее стенную иконопись, мало, впрочем, замечательную, и к тому же едва различаемую от темноты внутри храма. Церковь архитектурою своей и всем внутренним убранством не отличается от других, старых, церквей афонских. Подробностей я не успел рассмотреть. Огромная и светлая трапеза, вся исписанная по стенам иконами святых во весь рост, обращает на себя более внимания, чем церковь. Хотя иконопись ее не древняя, но характеристичная279. В углублении трапезы, за игуменским местом, изображены по вогнутой стене, по примеру того, как это бывает в алтаре, отцы церкви: Василий В<еликий>, Григорий, Афанасий, Златоуст, Кирилл и пр. со своими типически известными лицами, но не в святительском облачении, а в убогой мантии монашеской – соответственно значению трапезы. От них по обеим стенам здания расходятся ряды преподобных в таком множестве, что, кажется, не осталось преподобного, которого бы нельзя было отыскать тут. При входе в трапезу представлен Страшный Суд во всю стену, по общепринятым идеям и образцам. В глубине адской реки неизбежно видится ὁ ποούσιος (богатый), тонущий от тяжести своих стяжаний. Живописец если и не имел при том в виду богатого поклонника обители, ни богатого монаха (потому что в изображении зрится мирское лице), все уже не свободен от малого упрека в преувеличенном понимании смысла евангельских обличений богатства. Не столько богатый, сколько немилосердый и сластолюбивый поставлен был Господом в горькую параллель с убогим Лазарем. Вместе с богатым живописец, по долгу справедливости, мог бы изобразить и жестокосердого бедняка, и расчетливого инока, нестяжательного для себя, но считающего святым делом приобресть всякими средствами что ни случится во имя обители, и уж конечно, должен был поместить на месте осуждения того крохоборника, который, злоупотребляя евангельскою заповедью, прикрывает именем Христовым свое отвращение от евангельского самоотвержения. Гораздо справедливее он, когда в другом изображении, духовной лествицы, представляет падающ[его] стремглав, с одной из верхних ступенек, вслед за своими «аспрами», одного весьма почтенного старца, видимо, трудом и крепким подвигом достигшего своей утраченной высоты. Наконец, он бесспорно был под благодатным внушением благого Духа Христова, когда при самом входе в трапезу представил ряд изображений на слова Спасителя: Взалкахся, и дасте ми ясти и пр. Иисус Христос в виде утомленного путника стоит у дверей дома и стучит, ожидая гостеприимства. Он же сидит в темнице и принимает утешение от посетителя... Трогательные представления! Желалось, чтобы на этот раз глава Спасителя не окружалась сиянием, а только вид Его давал угадывать зрителю, что́ это за алчущий, жаждущий, болящий, странствующий. Очень может статься, что прочитавший строки мои святогорец найдет несообразным мое слово хвалы живописцу за его страннолюбивые намеки братству с моим укором ему за помещение в аду богатого – предпочтительно перед расчетливым бедняком. Чтобы принимать странных, надобно иметь чем принять, след<ственно>, уместно ожидать (по кр[айней] мере желать) помощи от богатых, – уместно, след<ственно>, осуждать богатого, отказывающего неимущим, и неуместно, напротив того, осуждать инока, собирающего милостыню на обитель. Так скажет инок, живущий внутри стен обители, иноку, рассуждающему о ней из-за стен ее.

Вот истинный смысл странноприимства, по мнению и заповеди великого отца святогорцев! «Откажи себе, и дай другому». «Пострадай ради ближнего». «Взамен поданного не ищи себе другого». Но таким образом легко, скажут мне, покончить с страннолюбием. «Не давать ничего, чтобы не просить ничего» – правило очень простое, весьма известное, но едва ли христианское. Оно точно не христианское. Чтобы сделать его христианским, надобно изменить его так: «не просить ничего и давать, что́ можно». Но такие требования слишком идеальны, заметят мне? Так. Но что же такое Св. Гора, как не идеал?

Спутник мой искал в трапезе замеченного кем-то изображения прародителей в раю без признаков их полового различия. Изображение подобного рода не отыскалось, но оно не редкость в древней иконописи и особенного замечания не стоит; потому что есть плод или стыдливой, или неискусной руки, не знавшей лицемерной уловки позднейшего времени изображать невинную чету в профиль или полузакрытую деревом.

Из икон, писанных на дереве, есть немало в монастыре древних. Между ними три или четыре представляют св. Иоанна Предтечу, коему посвящен собор монастырский280. Наиболее чтимая из всех есть Богоматерняя, – та самая будто бы, перед которою сочинен был и пет в первый раз богородичный акафист. Барский, умалчивая об этом обстоятельстве, рассказывает по поводу иконы сей чудо, бывшее с пиратами. «Путеводитель» указывает и год сего чуда. Столько замечательная, святыня сия есть дар монастырю ктитора его, трапезундского императора Алексия Комнина 281 . Изображение почти не различается – сколько от древности, столько и от повреждения вскипевшего на ней лака282. Обитель богата и частицами св. мощей, между коими первое место занимает – самого Крестителя, также апостолов Луки и Стефана, святителей – Иоанна (Златоустого)283, Милостивого и Колонийского, известного из жития св. Саввы Освященного, молчальника палестинской Лавры, – Антипы, Власия, Модест, Григория Акрагантийского (последнего вся глава) и Нифонта, патриарха Константинопольского 1488–89 и 1499 г.), здесь двукратно подвизавшегося и почившего, – мучениц Параскевы и Фоманды и пр.

Библиотеки мы не видели, хотя, по общему отзыву Св. Горы, она есть одна из важнейших там284. Барский видел в ней всех книг «яко полторы тысящи», которые по благому усердию даже «очистил от множества праха». Очистку эту дионисиатской библиотеки (но в другом смысле) продолжали после него и другие поклонники, между прочим, как слышно, и наши соотечественники. Печальная слава недобросовестности падает, так[им] обр[азом], теперь уже не на одних «франков». Не желая встретиться лицом к лицу с недоверием и