Тем вечером домой Роман Игеров не вернулся. Ночевать ему пришлось в обезьяннике, где его сразу же начали прессовать на предмет получения признания в том, что это он убил ножом свою соседку из личной неприязни. Ученый на всю жизнь запомнил ощущение своей беспомощности и всевластия негодяя в погонах, для которого главным было не задержание настоящего убийцы, не поиск истины, а чисто формальное раскрытие преступления.

Роману Игерову стоило немалых трудов не пасть духом и держаться до последнего. Благо менты вынуждены были принимать во внимание его социальный статус — как-никак научный работник! Поэтому выбивать из него признания кулаками не решились даже самые отмороженные из них. Но дело об убийстве соседки все равно ему шилось, пусть и белыми нитками. Поэтому, учитывая традиционно обвинительный уклон в принятии решений российскими судами, Игерову в любом случае светил немалый срок за умышленное убийство.

Спасло Романа Борисовича от тюрьмы, можно сказать, чудо. Помог ему участковый, который его немного знал и не верил в то, что не слишком брутальный интеллигент может вооружиться ножом, подкараулить свою жертву, пусть и скандальную стерву, и нанести ей несколько смертельных ударов. Смущало его и то обстоятельство, что позвонил Игеров в милицию сразу, не отмыв руки от крови. Ведь если бы он и в самом деле был убийцей, то наверняка позаботился бы о том, чтобы они были чисты.

Участковый начал искать орудие преступления и обнаружил его к концу следующего дня. На рукояти ножа криминалисты нашли отпечаток пальца, который был в базе данных и принадлежал конченому наркоману и отморозку, некоему Еремею Фюдцу по кличке Упырь, дважды судимому за убийства. Преступника тут же задержали. Игеров смог вернуться домой, правда, уже будучи душевно истощенным, с основательно расшатанной нервной системой.

И вот он снова столкнулся с аналогом, можно даже сказать, с братом-близнецом того хама и формалиста капитана, который едва не упрятал его за решетку. Напор нынешнего визитера в форме тоже был запредельно жестким. Бубошкин вызывающим тоном задавал вопросы, самой интонацией подчеркивал, что он уже на все сто уверен в виновности Игерова. При этом стажер специально нагнетал нервозность, не давал ученому толком ответить на только что заданный вопрос. Сбитый с толку пожилой человек начал нервничать, у него даже закололо сердце. Он окончательно запутался в ответах на бесконечную череду вопросов, порой совершенно бестолковых.

Потом ему пришлось с полчаса ходить с Бубошкиным по березовой аллее, где, как считал этот пинкертон, мог быть спрятан труп. Место захоронения найти не удалось, но Бубошкин и это расценил как бесспорный признак виновности подозреваемого. Он с ликованием объявил ученому, что задерживает его до выяснения, после чего отвез в ближайшее отделение полиции.

Слушая повествование Игерова, Гуров внешне выглядел невозмутимым, хотя внутренне испытывал и неловкость, и негодование. Ну и тупицу же им подсунули! Это что за идиот с дубовыми мозгами? Да его и близко нельзя подпускать к службе в органах внутренних дел! Такому типу надо работать заплечных дел мастером в средневековой пыточной избе.

— Лев Иванович, скажите, а что произошло с Николаем? — закончив свое повествование, спросил Игеров. — Из вопросов этого лейтенанта я понял, что с ним случилась какая-то беда.

Гуров вкратце рассказал Игерову об исчезновении Береженникова и его поисках.

— То есть существует большая вероятность того, что он убит или похищен? — с огорчением осведомился его собеседник.

— К сожалению, этого мы пока не знаем. Сейчас занимаемся сбором информации, чтобы найти хоть какие-то зацепки. Кстати, вы не подскажете, куда мог бы податься Николай Романович, если бы ему самому вдруг захотелось где-то скрыться? И второй вопрос. С кем еще можно было бы поговорить на эту тему?

— Если честно, то я затруднюсь дать ответ, — сказал Игеров и сокрушенно вздохнул. — Не представляю, что именно могло его побудить куда-то податься. Ведь мы с ним виделись не очень-то часто. Точнее сказать, совсем редко. Перезванивались не чаще раза в месяц, а то и в полгода. В основном по праздникам. Мол, привет — привет, как дела, как живы-здоровы? Вот и все. У нас еще и в Московской области была родня, в Давыдово и Кабаново. Но одни умерли, другие уехали. Связи оборвались. Адреса, по которым они проживали, могу вам дать. Вдруг кто-то там еще есть?

— Хорошо, диктуйте, я запомню, — сказал Лев Иванович, не отрывая взгляда от дороги.

Когда они подъехали к дому Игерова, сыщик еще раз извинился перед ним за действия Бубошкина, дал ему свою визитку и произнес:

— Если вам вдруг что-то станет известно о Николае Романовиче, обязательно мне позвоните. Кстати! Если вдруг какой-нибудь дегенерат в погонах начнет бесчинствовать, звоните тоже. У меня с такими мерзавцами разговор короткий.

Игеров поблагодарил Льва Ивановича за то, что тот так оперативно помог ему покинуть КПЗ, и добавил:

— Знаете, я вам благодарен еще и за то, что вы помогли мне убедиться вот в чем. В полиции нормальных, порядочных людей многократно больше, чем патологических типов. А ваш номер, я думаю, мне пригодится. Я буду обзванивать всех тех людей, которые знали Николая. Если кто-то из них сообщит мне что-то дельное, обязательно передам вам.

Вскоре Гуров вновь припарковался на ведомственной стоянке главка и сразу заметил, что авто Стаса там уже не было. По всей видимости, он все же решил отправиться домой и как следует подлечить там ушибленную ногу.

Войдя в контору, Лев Иванович первым делом направился в информационный отдел, где, как и всегда, лишь монотонно шумели системники да часто-часто клацали клавиши. Начальник отдела майор Жаворонков оторвался от своего компьютера и выслушал целый перечень поручений Гурова.

Сыщик попросил его составить список абонентов, с которыми вчера говорил Береженников. Кроме того, нужно было найти информацию по строительной компании «Маджек Билдер». Давно ли она появилась на строительном рынке столицы, кто хозяин, есть ли в отношении нее судебные иски? Запросил Лев Иванович и сведения по водителям, паркующимся на Сапожной. Прежде всего надо было выяснить, есть ли у кого-то из них судимость. Напоследок Гуров упомянул о бывшем директоре НИИ Пупрыгуше. Не было ли у него конфликтов с законом?

Жаворонков потер лоб кончиками пальцев, устало вздохнул и осведомился, как скоро это будет нужно. Он пообещал собрать всю запрошенную информацию, но никак не раньше чем завтра к обеду. С работой, мол, и так полный завал.

Лев Иванович согласился с тем, что этот срок вполне приемлем, и отправился к Орлову. Генерала он застал сидящим перед большущим плазменным экраном, висевшим на стене кабинета. Вид у него был напряженный, весьма озабоченный. В этот момент на ТВ шли столичные новости. Диктор повествовал о профессоре Береженникове, пропавшем без вести. Едва ли не весь экран занимала его фотография.

— В СМИ информацию по Береженникову Жаворонков отправил? — спросил Петр, не поворачиваясь.

— Да, — садясь в кресло, ответил Гуров. — Еще я ему поручил распечатать штук триста листовок о розыске человека, пропавшего без вести. Завтра надо будет кого-то организовать, чтобы их расклеили по Сапожной и в ее окрестностях.