Правда, Кривой собрал в команду не кого попало, так что не каждый кавалерист принимал смерть от пехотинца, частенько случался и противоположный вариант.

Костиному коню не вспороли брюхо, но Плющ решил, что лучше самому спешиться – больше будет шансов уцелеть.

Отбив удар мелькнувшего меча, да так и не заметив, чьего именно, Костя пригнулся, пропуская над собой гудящую секиру. Увернулся, ушел от удара копьем, принял на щит злобно шаркнувший клинок и уперся в стену.

Оттолкнулся лопатками, чтобы броситься в бой, и тут прямо перед ним нарисовался озверелый воин в кожаном доспехе, с подъятой секирой.

«Все?!»

Тренькнула тетива арбалета, и короткая стрела впилась викингу в грудь по самое оперение. Хирдман пошатнулся и рухнул к Костиным ногам.

– Спасибо! – выдохнул Эваранди.

– Да не за что! – откликнулся Роскви.

Тут с тылу ударил отряд Беловолосого, рубя врага наотмашь, просаживая копьями, оглушая дубинками.

Попав в окружение, хирдманы начали сдаваться в плен, а накал борьбы сместился в самую середку двора, где сошлись Хродгейр и Гунульф.

Оба рубились мастерски, клинки так и мелькали, с немыслимой быстротой крестя воздух.

В какой-то миг битва вокруг стала угасать, словно концентрируясь в поединке херсира и сэконунга.

Кривой совершил молниеносный выпад, серьезно задев Гунульфа.

Незадачливый сын Рёгнвальда Клапы ударил с разворота, да с такой силой, что едва не вышиб меч из руки Хродгейра.

Но именно что едва, а вот Кривой сразу осерчал, медленно сатанея.

Клинок его, и без того блиставший ускоренно, замелькал и вовсе бешено.

Херсир не стоял на месте, он двигался по кругу, будто танцуя, и в какой-то момент его широкая спина заслонила Косте дуэль. Именно тогда все и случилось – Хродгейр изогнулся, взмахивая мечом, и брызнула кровь.

– Готов! – крикнул Хравн Одноухий.

Но Гунульф С Красным Щитом уже ничего не слышал – тело его, все еще сильное, падало ниц, рука не выпускала меч, а душа уже отлетала в чертоги Вальхаллы.

Или его ждал Хель?

Викинги, обступившие место поединка, хранили мрачное молчание, даже те, кто до последнего шел за сэконунгом.

Устало отерев пот левой рукой, Кривой проговорил, указывая окровавленным мечом в сторону ворот:

– Бонды, на выход!

Заложники заторопились, спешно покидая пределы усадьбы. Пленные хирдманы, оставшиеся без своих ярлов, а теперь и без сэконунга, не мешали им.

Они стояли, как оплеванные.

– Вы могли уйти, – громко сказал Хродгейр, – но все ждали чего-то! Кто хотел биться до последнего, того похоронят в этом лесу! Кто желал послужить Хьельду, тот нынче с нами. А вашу участь решит конунг.

Уцелевшие конники развернулись и выехали за ворота.

Следом поспешили заложники.

За ними ступал отряд Хёгни, поредевший незначительно. Отъехав шагов на сотню, Плющ оглянулся и увидел, как обезоруженные викинги покидают усадьбу.

Их поступь нельзя было назвать размашистой, скорей уж воины плелись, а люди Йодура помогали им держать верное направление – на Сокнхейд.

Vae victis.[67]

Бородин, покачиваясь в седле, вздохнул:

– А хорошо мы тут нарегулировали…

Плющ глянул на солнце – дневное светило спустилось, касаясь краем елей западного леса.

– Еще не вечер, – хмыкнул он.

Шимон со злостью и отвращением следил за осадой хутора. Долбаный Гунульф!

Ничего ему поручить нельзя, все, что мог и не мог, прогадил! Правда, стоит, в порядке самокритики, признать и свою вину: большую кадровую ошибку совершили вы, товарищ Щепотнев.

Не того в цари выдвинули, не на ту фигуру поставили.

Ну ладно, тролль с ними, со всеми. Переиграем…

– Побили-таки, – крякнул Траслауд, морщась.

– И побили, и пленили… – протянул Семен.

Муть в душе стала потихоньку оседать, и тут Щепотнев узрел сладкую парочку – Плющ и Бородин ехали рядом с Йодуром Беловолосым, о чем-то степенно переговариваясь.

Семен озлился.

Это чертов студент предупредил Хьельда! А казак-десантник… Ах, ты!

Не «чечен» ли и увел драккар? Ведь высвободился же он как-то!

– Вот, сволочи! – весело сказал Шимон. – Весь план мне изговнякали! Ладно, Траслауд, разбегаемся. Ворочайся, если имеешь желание, в родной фьорд или в плен сдавайся, а мне надо кое с кем повидаться!

Оставив растерянного викинга соображать, что к чему, Щепотнев направил коня лесом, разумно удерживаясь вдалеке, чтобы не пересечься с лесовиками, шмыгавшими на флангах колонны.

Четверть часа подобной езды принесли-таки свой результат – Костян с Валероном отстали от викингов Йодура, отъехали в сторону по сырой низине.

– Ага…

Шимон добавил прыти коню.

Вскоре он расслышал голоса:

– Да не-е… Это не ручей, – авторитетно заявил Бородин. – Но родник где-то рядом.

– Я уже и из лужи готов лакать, – простонал Плющ.

– Вон он!

– Где?

– Где куст голубики!

– Вижу, вижу…

Костя спрыгнул с коня и устремился к роднику.

Валера тоже слез, похлопал своего гнедого по шее.

«Явим себя!» – подумал Щепотнев и выехал из-за купы деревьев.

– Привет, привет, вредители, – пропел он, легко соскакивая наземь.

Роскви и Эваранди пристально глянули на третьего.

– Чё это мы вредители? – холодным тоном спросил Бородин.

– А потому, Валерон, – с чувством сказал Шимон, – что мешали моей внешней и внутренней политике, ставили палки в колеса машины прогресса. Я тут местным факел цивилизации несу, а вы…

– А не ты ли гонца к конунгу послал, светоч, – перебил его Плющ, – выдав меня за «врага народа»?

– Я, – легко признался Семён. – Ну и что? Я же вас предупреждал обоих, чтобы не мешались под ногами. Предупреждал? Ну вот… А вы продолжали свою деструктивную деятельность. Ай-ай-ай, нехорошо!

– Видимо, мы по-разному понимаем слова «дружба» и «вражда», – сдержанно возразил Костя. – А есть еще и такие понятия, как «честь», «долг», «совесть»… Слыхал о таких?

– Слыхивал, слыхивал… А ты в курсе, что война – это продолжение политики? А политика, мой юный друг, не приемлет ни чести, ни совести. Там в ходу одна эффективность!