Констебль сплюнул мне под ноги:

– Онемела к чертям, да?

Ноги подо мной подкосились, я привалилась к перилам и ухватилась за железо.

Второй полицейский, посмуглее первого, подоспел следом, его щеки раскраснелись, он тяжело дышал.

– Она прыгнула? – Он огляделся, не веря своим глазам, потом наконец заметил меня. – Это не может быть вторая, Патнем, – крикнул он. – Она едва на ногах стоит, а те две бежали и одеты были как все вокруг.

Он осмотрел толпу, видимо, ища вторую фигуру в плаще, с более живым лицом, чем у меня.

– Иди к черту, Кроу, это все-таки она! – рявкнул в ответ Патнем, как рыбак, который вот-вот упустит ценную добычу. – Прекрасно она стоит на ногах, просто потрясена смертью подруги.

Так оно и было. И я чувствовала, что он намерен воткнуть крючок как можно глубже в мою плоть.

Кроу подошел ближе, склонился к напарнику и понизил голос:

– Ты уверен, что она не просто шла мимо? – Он обвел толпу рукой.

Вокруг нас сгрудились тела, все одетые в темное, как и я. Если судить по внешности, я была одной из них.

– Ты достаточно уверен, чтобы ее повесили? Отравительница умерла. – Он глянул через перила моста. – Уже ушла в ил.

По лицу Патнема пробежало сомнение, и Кроу ухватился за него, как за брошенную монету.

– Мы выгнали крысу из норы, мы оба видели, как она прыгнула. Все кончено. Этого хватит, чтобы газеты остались довольны.

– А покойный лорд Кларенс? – закричал Патнем, и его лицо налилось кровью. Он повернулся ко мне. – Ты что-нибудь о нем знаешь? Кто купил яд, который его убил?

Я покачала головой и исторгла слова, как рвоту:

– Я не знаю, кто это, и ни про какие яды, которые его убили, не знаю.

Внезапное волнение в толпе заставило их замолчать – на мост поднялся третий полицейский. Я узнала в нем третьего констебля из переулка.

– Ничего там нет, господа, – сказал он.

– Какого черта, как это? – спросил Патнем.

– Я взломал дверь, из которой вышли женщины. Внутри ничего. Только сухой бочонок прогоркшего зерна.

Несмотря на опасность, я ощутила прилив гордости. Журналу и бесчисленным именам женщин в нем ничто не угрожало.

Патнем ткнул в мою сторону пальцем.

– Эта женщина тебе знакома? Она из тех, кого мы видели?

Третий полицейский засомневался.

– Трудно сказать, сэр. Мы были далеко.

Патнем кивнул, словно ему было неприятно, но приходилось это признать. Кроу хлопнул его по спине.

– Твое дело против этой женщины разваливается, любезный.

Патнем сплюнул мне под ноги.

– Прочь с глаз моих, женщина, – сказал он.

Трое полицейских в последний раз взглянули через перила, кивнули друг другу и пошли с моста прочь.

Когда они ушли, я стала смотреть вниз, отчаянно ища крутящуюся ткань намокшего платья или кремовую бледность кожи. Но я ничего не увидела. Только грязное, беспокойное бурление воды.

Ей не нужно было этого делать. Ее сердечко, должно быть, решило, что из-за того, что она навлекла на нас беду своей ошибкой, упасть должна она. Или, возможно, дело было в чем-то большем вроде боязни духов. Возможно, она боялась моего духа, боялась, что он станет ее преследовать после моей смерти, проклиная за то, что навлекла это все на нас. О, как я жалела, что не обошлась с ней мягче, когда она говорила о призраке мистера Эмвелла! Как жалела, что не говорила спокойнее, не завоевала ее доверие, не убедила в том, что есть на самом деле, а чего нет. Я больше всего хотела обратить время вспять и вытащить ее наверх, ко мне. Шагнув назад, я споткнулась, колени подогнулись от удушающего чувства сожаления.

Сожаления – и беспокойства.

Это я собиралась оказаться внизу. Я собиралась умереть. Смогу ли я прожить еще день с этой новой мукой?

Толпа почти разошлась, любопытные больше не напирали. И, силой отогнав воспоминание о падении Элайзы, я почти могла бы себя убедить, что ничего не изменилось. Осталась лишь я, один на один со смертью, как я всегда и представляла.

Я зажмурилась и подумала обо всем, что потеряла, а потом шагнула к перилам и склонилась над голодными черными волнами.

Джеймс тихо лежал рядом со мной, его дыхание было медленным и ровным, а я сидела на стуле в изголовье его больничной койки. У меня на коленях лежала статья. Минуту назад, прочитав ее, я могла лишь склониться вперед и положить голову на руки. Я не знала ее имени – знала ее только как «женщину-аптекаря», – но смерть, которую она сама себе выбрала, давила на меня, тяжело, как зарождающаяся головная боль.

Конечно, она жила двести лет назад, с первой секунды, узнав о ней, я знала, что ее уже нет в живых. Шок был от того, как она умерла.

Возможно, дело было в том, что я была у Темзы, там, где она прыгнула, и могла представить себе, как все происходило. Или в том, что я была в ее спрятанной лавке, в укромном темном месте, где она жила и дышала, смешивала свои снадобья, какими бы опасными они ни были, и потому я чувствовала какую-то одинокую связь с ней.

Закрыв глаза, я представляла себе события, описанные во второй статье: родные и знакомые прежних жертв – тех, что были до лорда Кларенса – стали приходить в полицию, когда увидели первую статью, приносить с собой флаконы и банки, и на всех был маленький значок в виде медведя.

Полиция сразу поняла, что ищет серийного убийцу.

Картографов собрали поздно вечером, все случаи «М лок» в городе были обнаружены, изучены и приняты во внимание.

Трое полицейских шли по Медвежьему переулку одиннадцатого февраля, они явились так внезапно, что женщина пустилась бежать и не остановилась, пока не оказалась на вершине Блэкфрайерского моста.

В статье упоминался и Малый переулок, но коротко. После того как женщина побежала, третий, младший из полицейских остался на месте, чтобы осмотреть дверь, из которой, как он думал, вышла женщина. То была дверь номера третьего по Малому переулку. Но, войдя в комнату, он обнаружил лишь старую кладовую: деревянный бочонок с гнилым зерном и пустые полки в дальней части комнаты, больше ничего.

Я знала, это то самое место, где я стояла прошлой ночью, – комната с обвалившимися полками у дальней стены. Она служила аптекарю прикрытием, фасадом, вроде маски, которую можно приложить к лицу на маскараде. А за комнатой помещалась правда: лавка с ядами. И хотя статья двухсотлетней давности уверяла читателей, что полиция продолжит расследование, пока не узнает имя женщины и место ее работы, нетронутое пространство, которое я обнаружила прошлой ночью, говорило о том, что они ничего не нашли. Фасад аптекаря устоял.