39

Ближайший помощник был найден на свежем воздухе, у стены близ служебного выхода. Держал в руке початую бутыль виски, отхлёбывал из горла. Щурился на высокое сильное солнце. Вид Горохова был самый жалкий, плачевный.

Кусок асфальта перед ним был покрыт пятнами плевков.

Торговый ветчинно-селёдочный дух доставал и сюда – пропитал тонкие стены магазина, ядовито сочился наружу. «В мире запахов свои причудливые законы, – подумал Знаев. – Вроде бы только что я выслушивал полицейские угрозы с намёком, и подмахивал грозные протоколы, и подумывал о вероятной тюремной отсидке, года эдак в четыре, – а сейчас втянул ноздрями портвейный, баранье-говяжий, сладко-солёный перегарчик, ан тут же захотелось и пожевать, и выпить, и выругать кого-нибудь за глупость, и, может даже, песню спеть».

Стараясь не наступать на плевки, Знаев подошёл близко.

– Ты чего, Алекс? – спросил он тихо. – Перенервничал?

Вместо ответа Горохов грубо выругался и снова отхлебнул, запрокинув голову, словно горнист, трубящий сигнал атаки. Знаев смотрел, как движется вниз и вверх его кадык и гуляют желваки.

– Я тоже это ненавижу, – признался он.

– Нет во мне ненависти, – с вызовом сказал Горохов. – Я вообще ненавидеть не умею. Я умею работать. Детей воспитывать. Готовить люблю. Ты мои груши на гриле пробовал?

– Конечно, – ответил Знаев. – Замечательные груши. Во рту тают. А менты тут при чём?

Лицо Горохова сделалось твёрдым и покраснело.

– Вот и я думаю, – сказал он. – При чём тут менты? Человек просто работает, воспитывает детей и делает груши на гриле. Зачем менты? Почему всё время – менты? Что мы с тобой сделали? Героин не продаём. Террористов не содержим. Из бюджета не воруем, и даже наоборот. Родину любим и уважаем. А к нам приходят, как к себе домой. Покажите паспорт, откройте сейф… Ладно, вот вам паспорт, вот вам сейф. Так они ещё и смотрят, как на врага. А я разве враг?

– Алекс, – позвал Знаев. – Ты ошибаешься. Ты никому не враг. Ты хороший человек. А эти менты – приличные ребята. Вежливо забрали нужные бумажки и испарились. Всё кончилось.

– Им заплатили! – крикнул Горохов и закашлялся; снова сплюнул, туда же, на асфальт перед собой. – Они на Молнина работают! Это рейдерский захват! Они отбирают у тебя последнее!

– Последняя – у попа жинка, – сказал Знаев. – Это нормально. Капитализм, сильный пожирает слабого.

– А кто тут – слабый? – Горохов ещё повысил голос. – Ты, что ли? Или я? Если я люблю груши на гриле, значит я – слабый? У меня, между прочим, двое детей. Один раз моя жена, которая мне этих самых детей родила… Один раз она мне сказала: «ты – слабый». А я ответил: наверно, слабый, вполне возможно, дорогая, но если ты ещё раз такое мне скажешь – больше меня не увидишь, и детей тоже. Потому что я сначала человек, а уже потом – капиталист, буржуй, наёмный менеджер и так далее. И как менеджер я, может быть, слабый, или как муж слабый, но как человек – вполне себе ничего. Потому что слабые – по канавам валяются. А я живу в трёхэтажном доме и каждое воскресенье детям груши на гриле делаю. Какой же я, к чёрту, слабый?

Знаев вздрогнул.

– Не зови чёрта, – попросил он.

Алекс Горохов посмотрел, не понимая.

Он был здорово пьян, облизывал мокрые губы, вытирал большим пальцем бегущий по вискам пот, заметно было, что гнев и отчаяние полностью его поглотили – однако старался держаться молодцом, разворачивал плечи, дрожал и шумно дышал через ноздри.

Знаев вытащил из его пальцев бутылку. Обнял.

– Спасибо, что ты есть.

– При чём тут «спасибо»… – раздражённо пробубнил Горохов. – Я для тебя ничего не сделал. А менты… Мне вообще на них положить… Подумаешь, менты, говна пирога…

– Слушай, друг, – сказал Знаев, – хочешь, уйди из этой помойки. Хватит с тебя. Сбережения есть, детей вырастил, – можно и завязать.

– Уйду, – ответил Горохов. – Когда-нибудь. Я не из-за ментов набухался. Мне из больницы позвонили. Надо ехать. Валера плохой, обе почки отказывают. Операция и всё такое. Требуется согласие родственников.

– Езжай, – сказал Знаев.

– Не хочу. Специально напился, чтоб не ехать.

– Я бы поехал.

– Ты ничего не знаешь, – с обидой и раздражением сказал Горохов. – Это я его туда положил. Деньги заплатил. Но Валера не хочет лежать в больнице. Валера не хочет лечиться у врачей. Валера хочет домой. Ему в больнице плохо. Он кричит на соседей по палате. Он толкнул медсестру. Он не даст согласия на операцию, он уже меня предупреждал…

– Он твой брат, – сказал Знаев. – Ты должен его спасти.

Горохов посмотрел с ненавистью.

– Нет, – ответил он. – И я не хочу, и он не хочет. Я уважаю его выбор. В этом и заключается свобода.

– Дурак, – сказал Знаев. – Сначала спаси. Потом поговоришь про свободу.

– Нет. Мы договорились, как братья. Он не хочет помощи. Почку я ему покупать в любом случае не собираюсь. Я не настолько богат. Я не намерен выворачивать карманы, чтобы Валера жил дальше. Он бестолковый человек, от него всегда были одни проблемы. Если Валера умрёт, я не буду себя винить.

– Ладно, – сказал Знаев. – Тебе видней.

Мысль, что где-то неподалёку в этот момент лежит на серой больничной простыне и умирает молодой мужчина, которого, наверное, можно ещё спасти, показалась Знаеву глубоко неприятной; её трудно было отогнать. Но пришлось.

Знаев никогда не занимался благотворительностью. И, конечно, не собирался спасать того, кто не хотел спасти себя сам.

– Это я его создал, – тем временем бормотал Алекс Горохов. – Это из-за меня он такой дурак получился. Это я, его брат, устроил студента Валеру на хорошую работу. Чёрная бухгалтерия… На дому, за компьютером… Три часа в день – максимум… Полторы тысячи долларов в месяц… Валера двадцать лет сидел в трусах со стаканом зелёного чая у монитора и раскладывал цифры по полочкам. Причём люди, которые его наняли, меня уважали, и с Валерой общались, как с Джоном Пирпонтом Морганом. Только на «вы», по имени отчеству. Чтоб отругать за что-то – не дай бог! Он же мой брат! Они на него ни разу голос не повысили. Вот какая жизнь была у Валеры. Непыльная работа, хорошие деньги и много свободного времени. Как в Калифорнии! Только в Москве.

– Не вижу никакой твоей вины, – возразил Знаев. – Одни заслуги. Я бы так пожил с большим удовольствием.

– Иди к чёрту, – грубо возразил пьяный Алекс Горохов. – Ты так никогда не жил. Ни единого дня. А Валера – все сознательные годы. Как думаешь, на что он их потратил?

– На женщин и наркотики, – предположил Знаев.

– Ничего подобного! На духовные поиски. То Монтеня почитает, то Кастанеду. Пробежки по парку, медитация ежедневно. При этом обязательно вся духовная работа должна происходить в трёхкомнатной квартире с музыкальным центром и телевизором во всю стену. Умный страшно, и про йогу расскажет, и про цигун, и кругозор у человека есть, и жить любит, и всегда знает, чего хочет. Жить в трёх комнатах, а не в одной, и ездить на дорогой машине, а не на дешёвой. И не курить, и не есть жареного.