Странное у него было чувство стыда — он не стеснялся своих дурных привычек, своего неряшества, но наготы стеснялся безумно. Наедине с собой он счастлив был вернуться в невинное младенчество, но вторжение постороннего, будь то женщина или мужчина, его пугало. Вся его натура сопротивлялась мысли о том, что два обнаженных тела могут быть рядом — и не испытывать неловкости.

В молодые годы, в театральных уборных комнатах, много чего Маликульмульк себе позволил — но то было торопливое соприкосновение лишь особых телесных частей, для этой постыдной надобности назначенных. Их сопряжение, не став вершиной любовного чувства, служило поводом для шуток — ему казалось, что о таких вещах можно разве что шутить, особенно в письменном виде. Любовь же в его понимании к телодвижениям отношения почти что не имела.

— Герр Крылов, ваша записка нас просто оживила! — продолжала щебетать фрау Софи, словно не замечая, что в комнате — кавардак, а хозяин с перепугу натянул одеяло по уши. — Бедная бабушка, ей кажется, будто ее преследуют, и она убегает, она может выйти на улицу в одной сорочке. Раньше так не было, это лишь в последний год с ней сделалось. Она жила в Вендене, но там за ней плохо смотрели, и дедушка решил перевезти ее сюда, поселить в предместье, в хорошем доме с садом. Вы знаете, в крепости сад не разведешь, а у дедушки есть замечательный загородный дом, мы все туда ездим летом. К бабушке приставили опытную женщину, но она все равно смогла уйти… Боже, как у меня замерзли ноги, я ведь выбежала из дому без теплых башмачков…

Фрау Софи огляделась — сесть было решительно некуда. Но для дитяти законы не писаны — она присела на край кровати, вздернула подол, закинула ногу на ногу и стала растирать крошечную ступню в безупречно белом чулочке.

— Ноги совсем ледяные, — пожаловалась она. — Можно, я выпью немного вашего чая? Я должна согреться…

Она протянула руку к горячей кружке, наклонившись самым соблазнительным образом. Оказалось, что под теплой накидкой на ней домашнее платьице с глубоким вырезом, который должен быть прикрыт косынкой, но узел косынки развязался — и вот уж видна белая грудка юной женщины, не знавшая солнечных лучей.

Маликульмульк невольно вытянул шею, одеяло сползло с губ. Он был не то чтоб озадачен — сценка комедийная, стало быть — хотя бы в теории знакомая. Он был даже не очень испуган — первый страх прошел, да и не так фрау Софи была отвратительна, чтобы вселять в душу ужас.

Она взяла кружку, но столь неловко, что горячий чай выплеснулся прямо на свечу.

— О мой Бог! Что же я наделала!

Вот теперь Маликульмульк убедился — соблазнение происходит по всем правилам.

— Герр Крылов, надо зажечь другую свечу. Встаньте, я вас умоляю!

Маликульмульк съежился — темно-то темно, однако такой наряд, как костюм Адама, и во мраке виден…

— Отчего вы молчите, герр Крылов? Что случилось? Вам дурно?

Легкая ручка скользнула по одеялу, коснулась щеки, губ…

— Нет, нет, — ответил Маликульмульк (пальцы фрау Софи при этом от губ его не отлетели). — Я просто в растерянности… я не одет…

— Ну и что же? Вставайте, ради Бога… я же не знаю, где лежат ваши свечки…

Фрау Софи с совершенно детской непосредственностью потянула за край одеяла.

Вот это и есть ее оружие, подумал Маликульмульк, она словно не понимает, что ей уже двадцать лет и девственность утрачена в законном браке. Или и впрямь не понимает?

Нужно сойти с ума, чтобы поздно вечером прибежать к одиноко живущему мужчине. Прибежать ради изъявления благодарности! Как будто нельзя это сделать днем, не нарушая правил приличия! Нет, тут дело неладно…

— Погодите, — сказал он. — Я встану, я встану… только чуть погодя… там, на гвозде висит мой шлафрок…

— Где?

— Там, справа.

— Герр Крылов, я так рада, что удалось застать вас дома! Вы ведь могли быть в замке у князя и княгини! — явно не желая вставать, заговорила фрау Софи, и ее нежный голосок, хрустальный колокольчик, трепетал и морочил, изумлял и очаровывал. — Вы ведь непременно узнали что-то еще о бедной бабушке Эрнестине! Дедушка наймет двух женщин, чтобы не спускали с нее глаз. Вы не представляете, как дедушка любит ее — у него нет других братьев и сестер.

— Она ушла из загородного дома? — спросил Маликульмульк.

— Да, она там жила всю зиму. Мы ездили к ней в гости на санках, это было замечательно!

— И в крепость она не приезжала?

— Нет, герр Крылов, что ей делать в крепости? Лакеи выносили дедушку, сажали в санки — хей, хей! — воскликнула фрау Софи. — Я так мечтала покататься с вами на больших санях княгини! Мы бы взяли с собой Доротею, Вильгельма, Гретхен! Я видела эти сани, у них большая медвежья полсть, катайся хоть целый день — ноги не замерзнут, даже в атласных туфельках…

И тут Маликульмульк вспомнил: зимняя ночь, он выходит с фон Димшицем из дома Видау — а сверху падает домашняя женская туфля. Не из простого окна, а, надо думать, из чердачного…

Что это означало — непонятно, однако вряд ли что хорошее.

Могло ли быть, что старый Видау держал сестру на чердаке своего дома — на многоярусном чердаке, под высокой черепичной крышей? Но как же она, сбежав, выбралась из крепости? И к чему это вранье?

Если тебе врут, подумал Маликульмульк, значит, от тебя что-то пытаются скрыть. Что хочет скрыть семейство Видау от канцелярского начальника?

И тут под самым окошком громыхнул выстрел, следом — другой.

Фрау Софи, взвизгнув, кинулась на постель к Маликальмульку и ухватилась на него, почти улеглась ему на грудь, так что и не пошевелиться.

По лестнице загремели шаги, и в комнату ворвалась черная тень.

— Крылов, вы живы?!

— Я жив, Давид Иероним! — громко ответил Маликульмульк.

— Спите?

— Нет… то есть да!..

— Зажигайте свечу!

— Погодите, погодите…

Фрау Софи перепугалась не на шутку — вцепилась в Маликульмулька мертвой хваткой, и что-то ей объяснять было бесполезно. Пришлось применить силу и впотьмах закутать женщину в одеяло.

— Что вы там возитесь, Крылов? — в комнатку вошел сильно недовольный Паррот. — Вы запутались в одеяле? Сейчас помогу…

— Нет, нет, я сам, сам…

Отродясь Маликульмульк не бывал в столь дурацком положении.

— Давид Иероним, бросьте мне, пожалуйста, шлафрок, он висит там, у двери, на гвозде, рядом с шубой, — сказал он.

— Вы боитесь предстать перед нами в ночной рубахе? — удивился Гриндель. — Да что это с вами?

— Нет, не боюсь… но холодно…

— Да у вас жарко, как в пекле! — чуть ли не хором возразили физик и химик.

Фрау Софи сообразила наконец, что ей делать. Она забралась под одеяло с головой и стала подпихивать Маликульмулька с постели той самой ножкой, которой он только что любовался.