Кроме Ронсона, в квартире был хозяин – пожилой, обрюзгший, ни слова не сказавший гостю, и двое охранников с совершенно неславянскими мордами. Очередные наёмники, тут даже и гадать нечего.

– Вы один, Дмитрий? – уточнил агент.

– Один. Савсэм адын, – откликнулся Ватник, доставая папку с документами. Американец шутку всё равно не понял, для этого надо здесь вырасти и слышать анекдот ещё в детстве. – Деньги привезли?

– Разумеется! Но – стулья вперёд, – хохотнул явно нервничающий Ронсон. Хоть это он смотрел в рамках знакомства с дикой русской культурой, уже плюс. – Пойдёмте в комнату, там ноутбук.

Пока он смотрел содержимое флешек, а один из наёмников, вооружившись лупой, просматривал печати и – знают, знают, сволочи, – неприметные секретки, изучая подлинность карт, Дмитрий спокойно сидел в кресле, сжимая и разжимая мячик.

– Пре-вос-ход-но! – наконец сказал агент. – С этими данными наши, – а теперь и ваши, Дмитрий, – друзья поставят мятежников на колени за несколько дней. Вы не огорчены?

– Мне важнее семья, – пожал плечами Ватник. – Деньги давайте. Внутренние id-карты и загранпаспорта. Плюс мне нужна информация, как вы переправите нас в Германию.

– О, последнее самое простое! Пару часов в багажниках джипов ОБСЕ – не такой уж сильный удар по самолюбию? Их не досматривают, а договориться… Я уже всё обсудил с главой миссии. В течение двух ближайших дней, пока не началось наступление песмарийцев.

В кармане одного из наёмников ожила рация. Он обменялся с невидимым собеседником парой фраз на каком-то языке, типа итальянского или испанского, мягком, с множеством согласных, потом сообщил нечто Ронсону – уже по-английски, но так быстро, что Дмитрий не понял вообще ни слова.

– Вы точно один? – уточнил нахмурившийся агент.

– Точно. Я же сам себе не враг: то, что я вам привёз, это расстрел для меня. Да и то, что увезу – не меньше. А что?

– Наблюдатель говорит, что в соседнем дворе какая-то возня. Военные, спецназ. Но возле нашего дома всё тихо.

– Бандитов куча развелась, – беззаботно сообщил Ватник. – Вот и ловят. Я-то при чём?

– Возможно, возможно… Карты подлинные?

– Original, – уверенно подтвердил второй наёмник, тот, что с лупой.

– Тогда… Вот документы, – он протянул три пластиковые карты с фотографиями, голограммами и броскими германскими орлами фоном. Потом стопку бумажных паспортов. – А вот и деньги.

Сумка была не столь уж увесистой, но внутри плотные пачки стодолларовых купюр в банковской упаковке. «КумСватБанк, Хоривское управление» значилось на них по-песмарийски. Прямо родное что-то, сколько он лет этой конторке отдал.

Одиннадцать пачек, как в аптеке.

Наёмник с рацией сглотнул слюну, двинув вверх-вниз мощным кадыком. Завидует, что объяснимо, но делиться Дмитрий ни с кем не собирался. Застегнул сумку, повесил на плечо и откланялся, договорившись позвонить, когда они с женой и дочерью будут готовы.

Вышел спокойно, без накладок. Судя по мигавшему размеренно огоньку в углу лобового стекла, и в машину в его отсутствие никто не залезал. Тишина, спокойствие, мирный – насколько это возможно – кавинский вечер в преддверии скорой осени.

– Твои парни совсем с катушек съехали, – сказал Иванов. – Прикинь, они вас там всех повязать собирались. Разведбат впереди планеты всей!

Он рассмеялся, а вот Ватнику было не до смеха. Раскрытая сумка, из которой выглядывали пачки долларов, сиротливо стояла на углу стола главы СБКР; надо бы не забыть сдать её прямо с утра в казначейство Республики, такие деньги бюджету не помешают. Паспорта и карты в кармане, на память. Ни в какую Германию, разумеется, никто ехать не собирался.

– Раненых нет? – уточнил он у Максима Александровича.

– Да ну, товарищ капитан, бросьте. Что мы, звери какие. Геше вашему, правда, пришлось в лоб засветить, шишка, наверное, будет. Но я ему могу бодягу купить в аптеке, из личных средств, если уж сильно надо.

– Сам справится, – успокаиваясь, ответил Дмитрий. – Лучше было предупредить, что спецоперация…

– Рядовых бойцов? Знаешь ли, Дима… – перешёл на «ты», как-то это легко у Иванова получалось в зависимости от смысла сказанного, – они все – отличные мужики. Боевые товарищи. Но степень ответственности у тебя и у них – разная. Они брякнуть могут родным, в казарме похвалиться, как мы собираемся нахлам глаз на жопу натянуть. Да просто растрепать после фронтовых ста граммов. Двухсот. Литра. Понимать надо! Я Веничу далеко не всё рассказал, в объёме, соответствующем необходимости, как говорится, а ты – бойцам…

– Так чуть не запалили же меня. Наблюдатель у Ронсона был, сообщил о нехорошем движении поблизости.

– Это плохо. Но – не запалили же? Вот и не горюй. Зато у врага теперь в распоряжении полный, очень достоверный на вид комплект документов, который они за два дня до наступления досконально проверить не смогут. А потом и поздно будет, понял… майор?

Дмитрий вскинулся, отдал честь:

– Так точно! Служу Республике!

– Вот и служи. А ребятам завтра объяснишь, помягче только, чтобы без обид. Большое дело провернули, молодец. Соображаешь…

Иванов прошёлся по кабинету, потом остановился и посмотрел на Ватника в упор:

– Вот я не первый раз в горячих точках. И на Донбассе бывал наблюдателем, и ещё… А сейчас для себя сформулировал – завидую я вам. Просто завидую. Начал понимать комсомольцев, тех ещё, первых лет пятилеток, настоящих. У нас мало кто так умеет, как вы. Деньги, должности, жизнь сытая… Налажено всё, хоть и проблем куча. Но войны-то нет. Нашими в том числе стараниями нет, и это хорошо, конечно. А у вас она – есть, и вы, ребята, герои. Без всякого пафоса говорю. Герои. Спасибо.

20. Гладко было на бумаге

Где-то недалеко пели.

Слаженно, негромко, стараясь не помешать спящим, занятым своими делами, просто читавшим книжку, в конце концов, – ценили редкие минуты отдыха. Они могут оказаться последними в этой жизни.

Знать не можешь

Доли своей,

Может, крылья сложишь

Посреди степей…

Это и пели. На войне вообще редко вспоминают о современной эстраде, куда-то деваются бормочущие о сложной жизни с травой на кармане рэперы, запилы и взвизги псевдо-металлических товарищей с длинными волосами, тумц-тумц девочек с пустыми глазами и прочие изыски культурной отрыжки. А вот песни военные, честные, словно сами собой всплывают в памяти. Странно, но факт. Хотя… Может быть, и не странно: слова в песне нужны, слова. Настоящие.

Даже Юре Хою они иногда удавались, а что уж говорить об авторах, писавших под теми, немецкими ещё, бомбами и снарядами.

Дмитрий проснулся на узкой койке у себя в расположении. Дрона, соседа по комнате и негласного телохранителя, не было. То ли вышел куда-то, то ли ещё