– Сегодня у него был приступ. Он все еще находится под действием седативных препаратов. Не знаю, сможет ли он с вами говорить.

– Сделайте ему укол. Такой, от которого он придет в себя.

Тут лицо главврача вытянулось от изумления.

– Вы… просите о невозможном, – выговорил он.

– Я снова вынуждена настаивать.

Он нахмурился и отчеканил:

– Не думаю, что у вас есть такие полномочия.

Маша и Стас переглянулись.

– Два года назад ваше имя упоминалось в связи с делом о краже наркотиков, – небрежным тоном проговорил Данилов. – Тогда вам удалось отвертеться. Но у меня есть показания одного наркодилера, которые помогут возобновить дело и уличить всех, кто в нем был замешан, – включая медицинский персонал вашей клиники.

Соломатин долго смотрел на Данилова, потом перевел взгляд на Машу и сипло проговорил:

– Вы не понимаете. Если я сделаю ему укол, приступ может повториться. В еще более тяжелой форме.

– Придется рискнуть, – сказала Маша.

– Что ж… Вся ответственность будет лежать на вас.

– Мы не боимся ответственности, – объявил Стас.

Спустя полчаса они сидели на белых стульях в комнате «пациента номер один». Он сидел напротив, на таком же белом стуле, но крепко затянутый в смирительную рубашку.

Маша снова взяла инициативу в свои руки, предоставив Стасу и доктору Соломатину молча наблюдать за беседой. Соломатин смотрел на нее хмурым взглядом. Стас весело болтал закинутой на ногу ногой, словно сидел не в палате умалишенного, а в гостиной дружеского дома.

Пациент Вольский, седовласый, крепкий старик, разглядывал Машу мутноватым взором. Прежде всего он оценил ее золотисто-карие глаза, эффектно контрастировавшие с белокурыми волосами. Затем перешел к черному кардигану и белой полупрозрачной блузке.

Маша, в свою очередь, осмотрела комнату, остановила взгляд на столике с шахматной доской и спросил:

– Любите играть в шахматы?

– Иногда, – сипло проговорил старик.

– А где же срубленные фигуры?

Он не ответил. Но Маша и сама увидела: срубленные фигуры валялись в мусорной корзине, стоявшей рядом со столиком.

– Вы как будто распрощались с ними навсегда, – сказала она. И добавила почти без всякой связи: – Знаете, в одном провинциальном городке убийца оставлял на месте преступления шахматные фигуры[4].

– И как? – заинтересованно спросил Вольский. – Удалось его поймать?

– Удалось. Хотя и не сразу. Роман Родионович, я вот о чем хотела вас спросить: неужели за столько лет вы не нашли возможности выйти из этой клиники на свободу?

– Эта клиника – мой дом, – сказал Вольский.

– Дом? Я думала, что дом – это то место, которое принадлежит тебе и в котором ты чувствуешь себя защищенным от жизненных невзгод.

– Так и есть.

Маша подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, но старик молчал. Тогда она посмотрела на Стаса, как бы предлагая ему поучаствовать в беседе. И Стас вступил в разговор.

– Роман Родионович, где ваши дочери? – прямо, без обиняков спросил он.

– Они погибли, – ответил Вольский, не повернув головы и по-прежнему глядя только на Машу.

– Как это произошло?

– Наш дом сгорел. От моих девочек почти ничего не осталось. Это было давно.

– Вы уверены, что девочки не выжили в том пожаре?

– Если бы они выжили, я бы знал.

В разговор снова вступила Маша.

– Зачем вы подожгли дом? – мягко спросила она.

Вольский несколько секунд молчал, а потом глухо проговорил:

– Я должен был спасти их.

– От кого?

Старик усмехнулся странной, жесткой усмешкой и обронил:

– От дьявола.

– Значит, вы верите в дьявола, – констатировал Стас.

Старик посмотрел на него и спросил:

– А вы нет?

Данилов пожал плечами:

– Не знаю. Я не слишком-то религиозен.

– И как выглядит дьявол, который являлся вам? – спросила Маша заинтересованно.

Вольский усмехнулся все той же мрачной усмешкой и взглянул на стену. Там висел детский рисунок – светловолосая девочка и черный человек. Девочка кричала от ужаса, черный человек, нависший над ней, истекал кровью.

– Он охотился за моей семьей, – сказал Вольский. – Я не мог их ему отдать.

– Поэтому предпочли сжечь? – спросил Стас.

Старик не удостоил его ни ответом, ни взглядом. Тогда Маша сказала:

– Есть и другой вариант, более реалистичный. Вы устроили этот пожар, чтобы инсценировать гибель жены и дочек.

Вольский продолжал молчать, однако Маша увидела, как сузились его черные зрачки.

– Как зовут вашего дьявола? – спросила она. – Как зовут черного человека с картинки?

Старик долго молчал, потом разомкнул губы и с трудом проговорил:

– Спас. Его зовут Спас.

– И где он сейчас?

Вольский посмотрел ей в глаза, чуть подался вперед и, насмешливо сощурившись, прошептал:

– Здесь.

Семен Скряба отпил глоток кофе из китайской фарфоровой чашки и сказал:

– Денис Люблинский был негодяем. Я думаю, это он украл печать и подделал платежные документы. Из-за него наша компания потеряла сто миллионов долларов.

Лицо Лизы вытянулось.

– Сто миллионов долларов?

– Включая те десять, которые мы должны вернуть банку «Омега», – мрачно сказал Скряба.

Лиза отпила кофе, держа чашку двумя руками.

– Не мог бы ты отзываться о нем… не так жестко.

Скряба пожал плечами:

– Как скажешь. Но сути это не меняет!

Лиза подумала и сказала:

– Но Денис не хотел, чтобы я подписывала гарантийный договор.

– Этот прохвост просто отвел от себя подозрения, чтобы – случись что – переложить ответственность на твои плечи. Он воспользовался тобой, прокрутив немыслимо рискованную комбинацию.

Лиза помолчала.

– Я не хотела устраивать этот спектакль, – тихо проговорила она. – Но Денис убедил меня, что это будет полезно и хорошо для Ольги.

– Да, убеждать он умел! – Скряба нахмурил широкий лоб и некоторое время размышлял. Затем сказал: – Вот как мы поступим: я найду Ольгу, а затем мы вернем все на свои места.