Когда Америка стала такой опасной?

Ариэль вообразила, что, наверное, чувствуют родители убитых учеников, а потом содрогнулась, поняв, что ее собственные родители могут чувствовать себя точно так же. В конце концов, она же исчезла. И по их мнению, сейчас может быть мертва.

Чувствуя вину, она посмотрела на канделябры – отростки белых кораллов окружали две свисающие лампы. Ариэль поставила чашку с чаем, отложила тост и сказала хозяйке:

– Спасибо, мэм.

Попрощавшись с другими гостями, девушка встала из-за общего обеденного стола и отправилась на встречу с Заком. Она попросит его мобильник, чтобы позвонить папе.

Первый этаж отеля представлял собой череду роскошных просторных комнат, отделенных друг от друга вздувающимися белыми занавесками и потрясающими предметами африканского искусства.

Когда Ариэль нашла Зака, тот прятал бумажник, только что заплатив по счету. Он был одет в бледно-серую одежду, и если бы Ариэль не знала, кто он такой, то приняла бы его за кинозвезду. Когда Зак улыбался, хотелось взять у него автограф.

– Какова моя часть счета? – спросила она.

Данлоп взглянул на нее живыми карими глазами:

– Как насчет того, чтобы я оплатил отель? Для меня одно удовольствие иметь такого прекрасного товарища по путешествию.

Ариэль нахмурилась:

– В этом нет необходимости. У меня есть пятьсот долларов.

– Не беспокойся об этом.

– Счет больше, чем на пять сотен?

Он комически приподнял брови и поджал губы.

– О господи, вы можете позволить себе такую сумму?

Зак попытался состроить еще более смешное лицо – и преуспел в этом.

– Э-э… да.

Ариэль решила не смеяться.

– Тогда, наверное, вы богаты, как мой папа.

– Да, и я согласен с тем, что это должно быть преступлением, – пошутил он с печальным видом. – Вообще-то я всегда хотел иметь дочку, которую можно баловать.

Теперь она поняла Зака и ухмыльнулась:

– В таком случае, может, сделаем крюк до ущелья Олдувай? Кто знает, когда у нас еще будет шанс его увидеть?

– Ущелье Олдувай?

– Ну, знаете – колыбель человечества? Где Лики нашли первых обезьянолюдей?

– А, африканская Ева.

– Нет, глупый, ее нашли в Эфиопии. Но митохондриальная Ева человечества, вероятно, жила в ущелье Олдувай здесь, в Танзании.

Зак пристально, хотя и добродушно, посмотрел на нее. Догадался ли он, что она тянет время?

– Думаю, мне надо позвонить папе. А на моем телефоне нет приема. Он беспокоится. И мама тоже.

Зак протянул ей свой мобильник и показал, как звонить в Штаты. Ариэль вышла с телефоном на веранду, а потом зашагала по траве вдоль мелкого чистого пруда. Телефон папы не ответил, как обычно, вместо этого немедленно включился автоответчик, как будто мобильник был выключен. Она оставила сообщение:

– Папа, я в Дар-эс-Саламе. Скоро уезжаю в Удугу. Не беспокойся. Я в полном порядке.

Ариэль подумала, не позвонить ли на мобильный мамы, но передумала, потому что чувствовала себя виноватой и знала: мама будет плакать, умолять и заклинать, чтобы дочь вернулась.

Вернувшись в гостиницу, она увидела, что Зак размышляет над книгой регистрации гостей; его солнечная улыбка исчезла.

Подойдя сзади, она посмотрела на книгу:

– Что-то не так?

Данлоп ничего не ответил, он просто с каменным выражением лица смотрел на подпись своей жены. Ариэль увидела, что ниже расписался некий преподобный Пол Джозеф – он поставил свою подпись так близко, что ее завитушки переплелись с подписью женщины.

Я не помню в точности, что произошло после того, как Зения ушла. Я знаю, что спросила Суму – можно ли мне немного побыть одной, и она позволила мне улечься в ее хижине. Я знаю, что время от времени Сума приносила мне еду и питье.

Я поняла, что пришла ночь. По правде говоря, я чувствовала себя такой потерянной, что не могла переставлять ноги. Когда все известное человеку оказывается неверным, указателей пути для него не существует.

Когда я покину хижину Сумы, жизнь никогда уже не станет прежней для меня, Мэгги Морелли. То, что я считала нереальным, было реальным. То, что я сочла невозможным, оказалось возможным.

Позволяя мыслям хаотически метаться и сталкиваться, я попыталась замедлить дыхание и успокоить свой пульс. Я не была готова к встрече с Джессом и разговору с ним. Поверьте, требуется время, чтобы привыкнуть к осознанию того, что верх – это низ, не говоря уж об осознании того, что чудеса случаются. Это не было сном. Мой мертвый сын вернулся к жизни. И я была в Африке, не ступив на корабль, не сев ни на самолет, ни на поезд, ни в машину.

Наверное, я уснула, потому что настало утро.

Сума принесла завтрак и присела рядом со мной. Снова маис и какой-то травяной чай.

– Умеамкадже, Биби. Это означает: «Как спалось?»

Она учила меня языку суахили.

– Хорошо, – ответила я.

– На суахили это – «виема».

Я немного поела, пользуясь вместо ложки пальмовым листом. Потом поставила миску.

– Вообще-то я спала не очень «виема», Сума.

Она прикоснулась к моей руке:

– Знаю. Теперь ты поговоришь с сыном? Я сказала ему про тебя. Он велел тебя не беспокоить, поэтому я не беспокоила.

– Да, я поговорю с сыном. Где он?

Сума встала:

– Я тебя отведу.

Она вывела меня с участка Бабу в поле, где тянулись две полосы земли, смахивавшие на примитивную взлетную полосу. Наверное, здесь приземлилась группа Пола Джозефа.

Джесс стоял посреди поля, держа на бедре детеныша обезьянки. Я никогда еще таких не видела. У него была милая детская мордочка, густой серо-белый мех, но шерсть на руках и ногах была темно-голубой. Обезьянка ела листья из руки Джесса.

Когда сын увидел меня, он попытался опустить обезьянку на землю, но та вскарабкалась ему на плечо и вцепилась в волосы. Джесс поднял ее и, улыбаясь, приблизил лицо к обезьяньей мордочке. Потом все-таки ее опустил. На сей раз обезьянка несколько раз пискнула, помчалась в джунгли и забралась на дерево.

Он подошел ко мне:

– Madre, как ты? Я имею в виду – умеамкадже?

– Виема, Джесс. Я спала хорошо.

Он улыбнулся. Он всегда улыбался. Все в Африке тоже большую часть времени улыбались. Может, улыбки были своеобразной магией.