Горчаковым удирали от ментов на автомобиле подполковника Кошкина… Машина легко пройдет там, где сядет любой другой легкий транспорт, ну кроме другого «УАЗа». Исключением еще могла быть «Нива», но к счастью, у милиции таких машин не было.

— Смотрите, в этом секторе полно самых разных дорог, — произнес Григорий, фломастером рисуя нужный путь. Они с Виктором всю последнюю неделю занимались поиском наиболее удачного маршрута. — Но мы определили один неплохой маршрут. С асфальтированной дороги, перед мостом, вот тут, уходим налево и по грунтовке проезжаем почти до самого Яновского затона. А там и будет тот самый тупик, про который Виктор говорил.

— Хорошо. Теперь по самой территории… — поинтересовался я. — Осмотрев маршрутный лист патрульных групп, я навскидку определил три маршрута. Один длинный, но зато самый безопасный. И два коротких, проходят по хорошо освещенной зоне. Их даже рассматривать не будем, там все на виду. Если только рисковать… Сами понимаете, пути движения патрулей-то мы знаем, но если нас заметят…

Виктор склонился над картой, подробно осматривая прочерченную мной линию.

— Начнем вот тут, — пояснил я. — Вдоль ограды, примерно метро сто, за вспомогательной подстанцией, под торцевой стеной вот этого здания. К счастью, на пути попадается много мелких объектов, назначение которых мне непонятно… Если будем пользоваться ими как укрытиями, легко выйдем прямо к северной стене четвертого энергоблока. Там пересекаются сразу две группы патрулей, но их будет видно за сотню метров, поэтому, соблюдая дистанцию, легко проскочим или выждем и пропустим мимо себя. Затем, пользуясь темнотой, напрямик пройдем до самого угла третьего блока. Там и находится нужная нам лестница. По ней поднимаемся на крышу, ну а дальше придется импровизировать. Только сами понимаете, фонарями мы пользоваться не сможем — нас за километр будет видно. И еще, нужно как-то бесшумно разбить стекло.

— Это я возьму на себя, — заверил Виктор.

— Так, а что делаем в том случае, если нас заметят?

— Ноги в руки и бегом обратно. Но они не заметят, — заверил я. — Мой сослуживец из охраны, предупредил часть патрулей, что ночью на территории ЧАЭС будет проходить специальная операция, а потому, могут быть инциденты. Конечно, подробностей он не сообщил, так что понимать его слова можно как угодно. Я вообще себе сказанное плохо представляю, но от себя ничего не придумываю. Это его слова.

— Как по мне, глупо все это, — нахмурившись, покачал головой Виктор. — Какие к черту спецоперации, да еще и со стороны КГБ? Да руководство учебного центра предупредили бы в первую очередь. И станционных тоже.

— Не важно. Быть может, это какие-нибудь засекреченные учения. Уже было нечто подобное, все наши знают об этом. Главное, что если они что-то обнаружат, будут реагировать иначе.

— Действия не по регламенту?

Я неопределенно пожал плечами.

— Ладно. Только я что подумал… Пропуска у нас же есть, так?

— Ну да. От оригинала не отличить.

— А что если попытаться пройти через проходную? В наглую, например, во время пересменки той же вечерней смены. Кто там нас в лицо знает? Сделали морду кирпичом и пошли вперед.

— Не пойдет, — я отрицательно покачал головой. — Пересменка будет только в половину двенадцатого, а нам нужно быть там уже в десять. Это важный момент, иначе не успеем. К тому же, на проходной стоит сразу четыре человека и они внимательно смотрят, кто заходит. Спрашивают, сверяют со списками. Проверяют вещи. Теоретически, так можно будет пройти только мне, и то, только потому, что там мои сослуживцы стоят. И то, в сопровождении. Парни стопроцентно рисковать не захотят. А если бы стоял другой взвод, можно и не заикаться.

— Алексей, как именно мы предотвратим аварию? — тяжко вздохнув, спросил Виктор. — Я до сих пор плохо понимаю, что именно мы будем делать, когда проникнем на ЧАЭС? Ты вроде говорил, что вся проблема в том, что будет стоять неопытный персонал, который, следуя ошибочной программе испытаний и не зная дефектов реактора, заведет его в такой режим, что тот сам пойдет вразнос. Так?

— В целом, да. Мы проникнем на блочный щит управления, возьмем под контроль операторов и будем тщательно следить за их действиями. Не дадим им начать эксперимент. Попутно, я хочу поговорить с начальником смены, выяснить, на кой черт им сдалось проводить эксперимент именно ночью. Может, они помогут выявить Клыка?

— Слушай, Алексей! Я в голову не возьму, как этот эксперимент, с турбиной, повлияет на работу реактора? Что в нем такого?

— Программа испытаний заранее составлена так, что реактор, работающий на семистах мегаваттах, должен будет стать нестабильным. Грубо говоря, среди диверсантов есть человек, быть может, даже и сам Клык, который зная о конструктивных недостатках РБМК, этой самой программой подтолкнул операторов к роковой точке. Учитывая, что до самой аварии реактор почти шесть часов намеренно тормозили, в активной зоне соберется много ксенона, а он отравляет реактор. Ну, то есть, грубо говоря, глохнет. Его «уронят», мощность просядет до тридцати мегаватт. По сути, реактор будет на грани отключения, ни о каких испытаниях и речи не может быть. Из такого состояния его нужно выводить постепенно, в течении двадцати четырех часов. Но операторы сами не понимали, к чему ведут их действия, ведь они методично выполняли утвержденную программу испытаний. Они отключили системы безопасности. Вот и получается, что они вытащат из активной зоны все стержни… — по глазам присутствующих, я вдруг осознал, что они смотрят на меня с растерянностью. — Я понятно объясняю?

— Не совсем. — Виктор вытер ладонью лоб. — Почему ты говоришь в прошедшем времени?

Я на мгновение осекся, но тут же нашел выход из сложившейся ситуации.

— Потому, что я уже не один раз проводил расчеты на бумаге. Моделировал разные ситуации, изучал недостатки реакторов этого типа. Ты, Григорий, сам рассказал мне про аварию на Ленинградской АЭС. Так вот я пришел к выводу, что на Чернобыле будет тот же сценарий, только куда в больших масштабах. Для меня, планирующаяся диверсия, пусть и на бумаге, уже произошла. К тому же, я знаю, что подобный эксперимент проводится не первый раз, это будет уже четвертая попытка. Диверсанты намеренно изменили программу, свалили задачу на неопытный персонал, а в довершение ко всему, им достался отравленный реактор, не готовый к началу проведения испытаний. С тем же успехом, можно было проводить эксперименты над бомбой и думать, что оно не рванет! К тому же, я сумел ознакомиться с заключением экспертной комиссии, по аварии 1975 года на Ленинградской АЭС. Там тот же принцип. Концевой эффект…

— Все, стоп. У меня уже голова болит, — вдруг скривился Григорий, махнув руками перед собой. — Ни