траву, ни к кому не обращаясь, потому что никого вокруг не было. Потом, вдруг, всхлипывая, стала обращаться к ним поименно: – Помоги мне, Висенте. Помоги мне, Фелипе. Помоги мне, Чучо. Помоги мне, Артуро. И ты, Энрике, помоги мне. Помогите мне.

В прежние времена она бы молилась, но те времена прошли, а ей сейчас так нужно было на что-то опереться.

– Помогите мне не заговорить, если меня схватят, – шептала она, уткнувшись губами в траву. – Помоги мне молчать, Энрике. Помоги мне молчать до самого конца, Висенте.

Она слышала, как они приближаются сзади, словно загонщики в заячьей охоте. Рассыпавшись широкой цепью, они шли, как стрелки́, освещая траву перед собой электрическими фонариками.

– О, Энрике, – сказала она, – помоги мне.

Она опустила руки и прижала их к бокам. «Уж лучше так, – подумала она. – Если я побегу, они начнут стрелять. Так будет проще».

Медленно, она поднялась и побежала к машине. Луч прожектора сфокусировался на ней, она бежала, ничего не видя, кроме него, глядя прямо в этот белый слепящий глаз. Она думала, что так будет лучше всего.

Позади себя она слышала крики. Но никто не стрелял. Кто-то перехватил ее на бегу, и она упала. Она слышала дыхание державшего ее человека.

Кто-то еще подхватил ее под мышку и поставил на ноги. Потом, поддерживая с обеих сторон, ее повели к машине. С ней не были грубы, но вели жестко.

– Нет, – сказала она. – Нет. Нет.

– Это сестра Висенте Иртубе, – сказал лейтенант. – Она может оказаться полезной.

– Ее уже допрашивали, – сказал кто-то другой.

– По-настоящему – еще нет.

– Нет, – повторила она. – Нет. Нет. – И громко закричала: – Помоги мне, Висенте! Помоги мне, помоги мне, Энрике!

– Они мертвы, – сказал кто-то. – Они тебе не помогут. Не дури.

– Нет, – сказала она. – Они помогут. Именно мертвые помогут мне. Да, да, да! Именно наши мертвые мне помогут!

– Ну, тогда взгляни на своего Энрике, – сказал лейтенант. – Посмотри, сможет ли он тебе помочь. Он там, в багажнике.

– Он уже мне помогает, – сказала Мария. – Разве вы не видите, что он помогает мне? Спасибо тебе, Энрике. О, спасибо тебе!

– Поехали, – сказал лейтенант. – Она спятила. Оставьте четверых караулить оружие, мы пришлем за ним грузовик. А эту полоумную отвезем в штаб. Там она разговорится.

– Нет, – сказала Мария, хватая его за рукав. – Разве вы не видите, что все они мне сейчас помогают?

– Нет, – сказал лейтенант. – Ты просто свихнулась.

– Никто не умирает зря, – сказала Мария. – Они все мне сейчас помогают.

– Прихвати их с собой, чтобы они помогли тебе через часок, – сказал лейтенант.

– Они помогут, – сказала Мария. – Не волнуйтесь. Много, очень много людей помогает мне сейчас.

Она сидела на заднем сиденье очень спокойно, откинувшись на спинку. Казалось, она вдруг обрела странную уверенность. Эта уверенность была сродни той, какую испытывала ее ровесница чуть более пятисот лет назад, стоя на рыночной площади города, называемого Руаном.

Мария об этом не думала. И никто в машине не думал. Между двумя этими девушками, Жанной и Марией, не было ничего общего, кроме этой странной уверенности, которая снизошла на них тогда, когда они в ней нуждались. И всем полицейским в машине вдруг стало не по себе от того, что Мария сидела, выпрямив спину, с сияющим в свете уличного фонаря лицом.

Машины тронулись; на заднем сиденье головной машины мужчины убирали автоматы в тяжелые брезентовые чехлы, отсоединяя приклады и засовывая их в наружные косые карманы, стволы с рукоятками – в большие внутренние отделения, а обоймы – в узкие карманы-патронташи.

Негр в плоской соломенной шляпе вышел из тени дома и помахал рукой первой машине, он забрался на переднее сиденье, где уже сидел один пассажир, и все четыре автомобиля, выехав на дорогу, направились к приморскому шоссе, которое вело в Гавану.

Сидя в тесноте на переднем сиденье, негр сунул руку за пазуху и нащупал ожерелье из голубых вудуистских бусин. Он сидел молча, перебирая их. Раньше, прежде чем стать осведомителем гаванской полиции, он был портовым рабочим, за сегодняшнюю слежку он должен был получить пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов в Гаване по тем временам – куча денег, но негр больше не мог думать о деньгах. Когда они выехали на освещенную набережную Малекон, он очень медленно слегка повернулся вправо и, поглядев назад, увидел высоко поднятую голову и гордо сиявшее лицо девушки.

Негру сделалось страшно, и, пробежав пальцами по голубым вудуистским бусинам, он крепко сжал их. Но это не избавило его от страха, потому что сейчас он оказался перед лицом более древней магии.

Нужна собака-поводырь[99]

– А что мы делали потом? – спросил он ее. Она рассказала. – Как странно. Ничего этого я не помню.

– А как ездили на сафари помнишь?

– Должен бы. Но не помню. Помню женщин, идущих по тропинке за водой, с кувшинами на головах, помню, как toto[100] гонял стаю гусей к воде. Помню, как степенно они вышагивали сначала вниз, потом обратно наверх. Еще там были очень высокие приливы, и желтые отмели, и дальний остров, отделенный проливом. Все время дул ветер, и не было ни мух, ни москитов. Была крыша и цементный пол, крышу поддерживали столбы, и между ними постоянно гулял ветер. Поэтому весь день было прохладно, приятно, а ночью даже холодно.

– А помнишь, как пришел большой дау[101] и во время отлива накренился и сел на мель?

– Да, помню, и команда в шлюпках высадилась на берег, матросы пошли вверх по тропинке, и гуси их испугались, женщины тоже.

– Это было в тот день, когда мы наловили очень много рыбы, но пришлось вернуться из-за поднявшихся волн.

– Это я помню.

– Сегодня память у тебя работает хорошо, – сказала она. – Только не слишком утруждай ее.

– Жаль, что ты тогда не полетела на Занзибар, – сказал он. – Там есть участок пляжа – прекрасное место для посадки. Ты бы смогла легко приземлиться и взлететь оттуда.

– Занзибар от нас никуда не уйдет. Не старайся вспомнить слишком много в один день. Хочешь, я тебе почитаю? В старых выпусках «Нью-Йоркера» всегда найдется что-нибудь, что мы пропустили.

– Нет, пожалуйста, не надо читать, – сказал он. – Лучше рассказывай. Рассказывай о хороших временах.

– Хочешь, расскажу, что там, снаружи?

– Там дождь, – сказал он. – Это я сам знаю.

– Очень сильный дождь, – сказала она. – И шквальный ветер. В такую погоду никаких туристов не будет. Мы можем спуститься вниз и посидеть у камина.

– Мы могли бы это сделать в любом случае. Туристы меня больше не смущают. Мне даже нравится слушать их болтовню.

– Среди них попадаются ужасные, – сказала она. – Но есть и довольно симпатичные. Мне кажется, на Торчелло приплывают как раз самые симпатичные.

– Это точно, – сказал он. – Мне раньше это не приходило в голову. Тут ведь особо смотреть не на что, если ты не настроен немного даже чересчур благодушно.

– Принести тебе что-нибудь выпить? – спросила