– Значит, так, уважаемый, – сказала я, вставая из-за стола. – Что делать с вами – решит ваше начальство. А ваша девушка может искать себе другой вуз, потому что в нашем ей учиться больше не придется. Более того – я позабочусь, чтобы ни одно медучилище ее тоже не приняло. Вот так. Всего доброго.

Поняв, что разговор окончен, парень попятился к двери, бормоча извинения. Я же мечтала только о том, чтобы избавиться от него как можно скорее…

В машине Матвей молчал, сжимая руль рукой, затянутой в кожаную перчатку.

Я чувствовала, что он не одобряет моих методов, что ему все это крайне неприятно – но результат был достигнут, и неважно, как именно. В конце концов, прокурорская дочка получила лучшую помощь из всех, что могла бы, молодой следователь, скорее всего, отделается строгим выговором, а его подружка вылетит из института, но таким вообще нечего делать в медицине.

– Я с Шелест разговаривал, – вдруг произнес муж, и я вздрогнула – я-то думала, что он переживает о случившемся, а он, оказывается, вообще о другом размышляет.

– И что?

– Ты была права, Деля, когда осматривала ее в приемном, помнишь? Сказала еще, что ожог странный.

– А… да.

– Так вот я ее напрямую спросил. И она, представь, даже не отпиралась. Лицо она травмировала себе сама, чтобы попасть в нашу клинику и здесь отлежаться, пока не закончится то, что она устроила в Москве. Я тебе говорю об этом, чтобы ты знала и была готова, – добавил Матвей, повернувшись ко мне. – Я выписал пропуск журналисту Османову – знаешь, на одном из каналов передача с расследованиями разных криминальных страстишек у сильных мира сего и прочей богемы?

– Зачем? – не поняла я. – Шелест просила о полной конфиденциальности, и Семенцов особо на это упирал.

– Это была ее просьба, Деля. Она хочет передать Османову какие-то видеоматериалы о подмосковном борделе, где используют малолетних.

Я закрыла лицо рукой.

– Хватит! Матвей, я умоляю тебя – хватит с меня на сегодня! Не клиника, а какой-то ужас… несчастные влюбленные, юные отцеубийцы со скальпелем, глуповатые следователи, прокурорские дочки без лиц, не хватало только педофилов из столицы…

– Кстати, я решил по поводу Нового года, – вдруг сказал Матвей веселым голосом. – Мы отправим маму в пансионат, а сами рванем на дачу. И пробудем там, как все нормальные люди, до конца праздников. И не возражай – ты имеешь право раз в жизни не дежурить в выходные, и парни это поймут. Все, Аделина, не спорь!

И я вдруг поняла, что спорить, пререкаться и настаивать на своем мне совершенно не хочется. Наоборот, хочется радоваться тому, что у меня такой муж, который все и всегда решает сам и за меня.

Даже самая сильная женщина иной раз хочет быть слабой – благо, что у меня есть такая возможность.

– Матвей… я тебя очень люблю, – сказала я серьезно, и Мажаров захохотал:

– А ты умеешь проигрывать, дорогая.

Ульяна

Палата в психоневрологическом диспансере оказалась маленькая, одноместная, с довольно большим окном, на котором висела тонкая занавеска в мелкий бело-розовый цветочек.

Ульяна сидела на кровати, вцепившись пальцами в спинку, и рассматривала занавеску, пытаясь посчитать количество цветов на ней.

– Господи, что я делаю… – одернула она себя, когда поняла, чем занята.

Начала прислушиваться к себе, боясь, что сейчас в голове снова раздастся голос отца, но нет, было тихо, только мысли о Стасе вертелись, заставляя воскрешать в памяти его лицо, руки, его взгляд.

«Он ждал меня в машине всю ночь… неужели он до сих пор любит меня? – думала Ульяна, чувствуя, как от этих мыслей внутри словно разливается что-то теплое. – Он ведь сказал: «Я тебя не переставал любить даже там, на зоне»… разве так бывает?»

Отец всегда внушал ей, что любви она недостойна – во всяком случае, никто стоящий на нее никогда не посмотрит, не обратит внимания.

– Ты должна приложить максимум усилий, чтобы стать самостоятельной и ни от кого не зависеть, особенно от мужчины. Никто из них любить тебя не будет, а вот использовать…

Ульяна так и выросла в уверенности, что никто из молодых людей никогда не заинтересуется ею по-настоящему.

А потом появился Стас. Он, конечно, всегда был – с тех пор, как отец привел ее в клуб, но в жизнь Ульяны вошел внезапно, удивив ее до невозможности. Сперва он просто таскал на соревнованиях и в поездках ее бандуру, если рядом не было отца, садился вместе с ней за обедом и ужином, приглашал смотреть кино.

Ульяна постепенно привыкла к тому, что Стас всегда ждет ее у клуба, всегда находит какие-то слова, чтобы ободрить перед поединком.

Так продолжалось около года, а когда ей исполнилось пятнадцать, Стас начал приглашать ее на свидания. Она придумывала самые разные предлоги, чтобы исчезнуть из дома, обмануть отцовскую бдительность, и вместе со Стасом бродила по городу, сидела в кафе, ходила в кино.

Сближение их происходило постепенно, Стас не торопил событий, относился к Ульяне с такой нежностью, которой она не видела даже от матери.

Первая ночь у них случилась на каникулах, когда команда выехала на сборы.

– Я обязательно женюсь на тебе, – говорил Стас, поглаживая ее по голове в то время, как она дремала, доверчиво прижавшись к нему в кровати гостиничного номера. – Мы с тобой уедем подальше, чтобы ни моя мать, ни твой отец к нам не лезли. Будем жить своей семьей, детей родим.

– Но это потом, после того, как выиграем все титулы, какие возможно, – не открывая глаз, сказала она, и Стас рассмеялся.

– Ну, хорошо – когда ты выиграешь все, что захочешь. Я свой главный приз получил.

От этих слов сердце Ульяны едва не выскочило из груди от невыразимого счастья. Похоже, отец ошибся, и все-таки нашелся человек, которому она нужна…

Ее рука до сих пор помнила то ощущение, что возникло в ней, когда рапира проткнула отцовское горло, как будто прорвалась через что-то упругое и провалилась в бездну.

Первое время Ульяна старалась хоть чем-то заглушить это ощущение, постоянно сжимая в руке игольчатый шарик, и постепенно неприятное чувство прошло.

Зато появился отцовский голос, то и дело напоминавший ей о том, что она никчемна, ничтожна и бесполезна.

Говорить об этом с матерью Ульяна боялась – не хотела снова оказаться в клинике неврозов куда ее упрятал на время следствия и суда быстро ставший отчимом любовник матери.

Они даже не потрудились соблюсти каких-то приличествующих моменту сроков, поженились через сорок дней после похорон. Ульяне не было дела до этого – она вообще никого и ничего не замечала.

Узнав о приговоре Стасу, она совсем замкнулась в себе, но решила все-таки продолжать тренировки – хотя бы ради него, ради тех слов – «когда ты выиграешь все, что захочешь».