– Похоже, за нами бешеные псы увязались, – сказала она. – Или братья Блюз[64]. Выбирай сам.

На их обличения четверка ответствовала почтительно:

– Сэр, мы партнеры деловых партнеров вашего великого отца, – сказал тот, кто более всего смахивал на Тарантино в роли мистера Коричневого. – На нас возложили заботу о вашей личной безопасности и просили соблюдать максимальную осторожность и деликатность.

– Кто возложил? – уточнил Апу, раздосадованный, недоверчивый, все еще ворчливый, как Граучо.

– Сэр-джи, ваш достопочтенный отец-джи, по своим каналам. Ваш достопочтенный отец не был осведомлен о вашем намерении вернуться и, узнав, что вы уже вернулись, озаботился вашим благополучием и желает, чтобы все прошло хорошо.

– Так будьте добры уведомить моего достопочтенного отца по тем же каналам, что я в няньках не нуждаюсь. И на том будьте любезны покинуть нас, джентльмены.

Мистер Коричневый принял еще более скорбный вид.

– Не наше дело давать указания, – сказал он. – Мы только повинуемся.

Переговоры зашли в тупик. В конце концов Апу, пожав плечами, отвернулся.

– По крайней мере держитесь позади, – сказал он. – Соблюдайте дистанцию. Когда я оборачиваюсь, отпрыгивайте. Оставайтесь вне поля зрения. И по отношению к моей подруге то же самое. Отпрыгивайте.

Мистер Коричневый с нежной печалью склонил голову.

– Хорошо, сэр-джи, – сказал он. – Мы будем стараться.

Парочка стояла и смотрела на корабли в гавани.

– Это просто смешно, – ворчал Апу. – Когда он велел следить за Петей во время обхода Манхэттена, понятно, Петя есть Петя, но со мной пора обращаться как со взрослым.

Уба захихикала – ей все нипочем.

– Когда мы сюда летели, – заговорила она, – я думала, в Индии меня шокирует бедность, наверное, там еще хуже, чем у меня в стране, или так же плохо, но иначе, в общем, придется адаптироваться. Я не догадывалась, что, едва попав в этот город, мы войдем в болливудский фильм.

Снято.

Когда они после ужина вернулись в отель, в холле их дожидался джентльмен: орлиный профиль, серебристые волосы, кремовый костюм с галстуком крикетного клуба, шляпа борсалино в руках. Он говорил по‑английски, словно английский джентльмен, хотя и не был англичанином.

– Прошу прощения, мне очень неловко. Разрешите ли вы – надеюсь, вы не сочтете бестактностью, если я позволю себе с вашего разрешения занять несколько минут вашего времени?

– В чем дело?

– Не могли бы мы все‑таки, если вы не против, в более укромном месте, если мне будет позволено вас попросить? Подальше от чужих глаз и ушей?

Уба Туур, не сдержавшись, зааплодировала.

– Уверена, ты все это подстроил, – сказала она Апу. – Чтобы меня развлечь, одурачить, чтобы я думала, будто здесь всегда так.

– Разумеется, сэр, – добавила она, обращаясь к человеку в кремовом костюме. – Рады будем принять вас у себя в номере.

Наплыв.

В номере. Мужчина застыл в неловкой позе возле стеклянной витрины с ситаром Рави Шанкара, он поигрывал полями шляпы и отвергал приглашения сесть.

– Мое имя вам незнакомо, я полагаю, – сказал он. – Мастан. Я – мистер Мастан.

– Нет, извините, этого имени я не знаю, – ответил Апу.

– Я уже немолод, – произнес мистер Мастан. – Бог даровал мне более семидесяти лет. Почти полвека назад, когда я только начинал служить в полиции, в отделе расследований, у меня сложились, можно сказать, определенные отношения с одним партнером вашего отца.

– Еще один партнер партнера, – проворчал Апу. – Это их день.

– Позвольте мне задать вопрос, – сказал мистер Мастан. – Ваш достопочтенный отец когда‑либо рассказывал вам о своем партнере, о человеке, шутливо именуемом Доном Корлеоне?

Теперь Апу смолк, и молчание сгустилось так, что само превратилось в разновидность речи. Мистер Мастан уважительно кивнул.

– Я часто думал, – сказал он, – много ли сыновьям вашего отца известно об отцовских делах.

– Я художник, – сказал художник. – Я в финансовые вопросы не лезу.

– Разумеется, разумеется. Это вполне естественно. Художник обитает на более высоком уровне, грязная роскошь чужда ему. Я и сам всегда восхищался духом богемы, хотя, увы, моя натура его лишена.

Уба отметила, что после слов “отдел расследований” и “Дон Корлеоне” Апу стал очень внимательно вслушиваться.

– Могу ли я поведать вам о моих собственных отношениях с партнером вашего отца, с Доном? – спросил мистер Мастан.

– Будьте добры.

– Если вкратце, сэр, то он разрушил мою жизнь. Я преследовал его, сэр, за многочисленные серьезные преступления и уголовно наказуемые деяния. Если позволите так выразиться, я шел по горячему следу. И по молодости я еще не усвоил мудрость этого города. Я не брал взяток, сэр, я был неподкупен. Несомненно, многие великие мужи назвали бы меня помехой, препятствием, которое мешает хорошо смазанным колесам общества гладко вращаться. И, вероятно, так оно и есть, но таков я был в ту пору. Неподкупным – не берущим взяток – мешающим. Партнер вашего отца обратился к не столь несговорчивым людям в высших эшелонах власти, и меня отстранили от дела, а затем изгнали. Вы читали поэта Овидия, сэр? Он имел несчастье не угодить императору Августу и был сослан к Черному морю, никогда уже не вернулся в Рим. Такова была и моя участь, томиться годами без надежды на повышение в маленьком городке в горах, в Хималач-Прадеш, знаменитом массовой добычей грибов и красного золота, то есть помидоров, и тем, что в во времена мифологические там пребывали в изгнании Пандавы. И я был меньшим из Пандавов, в этой грибово-помидорной ссылке. Много лет спустя фортуна обернулась ко мне лицом. Судьбе угодно было, чтобы тамошний помещик, чье имя я не стану сейчас упоминать, разглядел во мне честного человека, и я, оставив полицейскую службу, стал надзирать за сбором урожая грибов и помидоров, препятствовать контрабандному вывозу. Со временем, сэр, мне удалось покинуть горы, и я добился успеха в сфере безопасности и расследований. Благодарю Бога за свое благополучие. Теперь я на пенсии, вместо меня работают сыновья, но я держу ухо востро, сэр, я не перестаю вслушиваться.

– Почему вы пришли сюда и рассказываете мне свою историю? – перебил Апу.

– Нет-нет, сэр, вы не поняли, и это моя вина, я говорил слишком много и пространно, а нашу встречу не следовало затягивать. Я пришел сказать вам две вещи. Во-первых, хотя я больше не служу в полиции, а Дон Корлеоне, загубивший мою жизнь, и вовсе умер, я все еще взыскую справедливости.