– О чем ты говоришь? – спросил я. – То есть можешь ли ты совершить какие‑то приношения, чтобы умилостивить это – что бы оно ни было? Для меня эти воды чересчур глубоки. Я не вижу дна.

– Я должен вернуться, – сказал он. – В любом случае Уба хочет посмотреть страну. Так что это будет два в одном, туристическая поездка и исцеление от ностальгии. Считай, меня гонит потребность понять, есть ли где‑то некое “где‑то” для меня. Будешь думать так, и твое рационалистическое мировоззрение не подвергнется опасности.

Последние слова он произнес почти гневно. Однако тут же улыбнулся, извиняясь, корректируя резкость своего тона.

– А что с тобой, как ты считаешь, произойдет, если ты не поедешь?

– Если я не поеду, – произнес он, – тогда, я думаю, темная сила из прошлого перелетит сюда с другого конца света и, возможно, уничтожит нас всех.

– Ох!

– Может быть, уже слишком поздно. Может быть, темная сила уже приняла решение. Но я должен попытаться. А Уба тем временем будет гулять вечерами по Марина-драйв, любоваться висячими садами на Малабар-Хилл, наведается в киностудию, и, вероятно, мы смотаемся сверх программы посмотреть гробницу Тадж-Биби в Агре, почему бы и нет.

– Скоро едете?

– Сегодня, – сказал он. – Пока еще не поздно.

Каждый раз, когда я узнавал что‑то о прошлом этой семьи, все отчетливее проступали зияния в семейном нарративе Голденов. О многом умалчивалось, и трудно было понять, как проникнуть за окутывавший эту историю покров. Апу вроде бы чего‑то боялся, но что бы это ни было, это явно не было привидение. Скорее скелеты в шкафу. Я заметил, что вновь обдумываю, далеко не в первый и не в последний раз, ту историю, которую Нерон Голден поведал мне в “Русской чайной” при первом нашем совместном туда визите, историю “Дона Корлеоне”.

В тот день – позже – я сказал Сучитре:

– Хотел бы я поехать вместе с ними. Вероятно, это важная часть сюжета.

– Если ты снимаешь псевдодокументальный фильм, – ответила она, – то выдумай эту часть.

Это меня слегка шокировало.

– Просто взять и выдумать?

– У тебя достаточно воображения, – сказала она. – Пусти его в ход.

Золотая история, припомнилось мне. Так римляне обозначали вымысел, безудержный полет фантазии. Ложь.

Так случилось и так не случилось, что великий ситарист Рави Шанкар за всю свою жизнь играл только на четырех ситарах, и на одном из четырех он показывал кое‑какие приемы битлу Джорджу Харрисону, их занятия проходили в гранд-отеле возле гавани. Рави Шанкара уже нет на свете, но ситар остался в стеклянной витрине и благосклонно следил за тем, как входят и выходят постояльцы сьюта. Гранд-отель был роскошно отстроен после нападения террористов, старое каменное здание оказалось достаточно крепким и устояло, а интерьер выглядел лучше прежнего, однако бóльшая часть номеров пустовала. Вход был загроможден ограждениями, металлодетекторами и прочим скорбным антуражем безопасности, эти меры защиты напоминали о пережитом ужасе и вовсе не манили зайти внутрь. Знаменитые магазины, арендовавшие помещения в торговых галереях отеля, сообщали о падении продаж на 50 и более процентов. Последствие террора – страх, и сколько бы люди ни выражали решимость поддержать гранд-отель у гавани в пору его возрождения, суровый язык чисел сообщал: мало кто это сделал. Влюбленные парочки и достойные леди уже не тратились на чай и закуски в Морской гостиной, многие иностранцы тоже перебрались кто куда. Можно восстановить тело здания, но ущерб, нанесенный его волшебству, компенсировать труднее.

Зачем я здесь? – спрашивал Убу Туур мужчина, который теперь называл себя Апулеем Голденом, а ситар Рави Шанкара внимал его словам.

Это здание, где погибла моя мать. Это город, который я разлюбил. Неужто я безумен и верю в призраков и полетел за океан – ради чего? Какого‑то подобия экзорцизма? Это глупо. Я как будто жду, пока что‑то произойдет. А что может произойти? Ничего. Давай побудем туристами и поедем домой. Сходим к Леопольду за кофе, а за искусством в музей имени Бхау Даджи Лада, а также в музей принца Уэльского, который я отказываюсь именовать музеем Чхатрапати Шиваджи, потому что Шиваджи плевать хотел на искусство. Давай угостимся уличной едой на Чоупатти-Бич и будем жаловаться на брюхо, как настоящие иностранцы. Давай купим серебряные браслеты на базаре Чор и посмотрим фризы, созданные отцом Киплинга, съедим крабов в чесночном соусе в Кала-Года и будем сокрушаться о том, что закрыт “Ритм-Хаус”, оплачем также кафе “Самовар”. Сходим в “Блю фрог” ради музыки и в “Аэр” ради вида с высоты, в “Аурус” ради моря, в “Трист” ради освещения, в “Трилоджи” ради тамошних девиц и в “Хайп” ради хайпа. Черт побери! Мы здесь. Так вперед!

– Успокойся, – попросила она. – Это уже похоже на истерику.

– Что‑то случится, – сказал он. – Не зря же меня потянуло на другой конец света. Есть причина.

В холле к нему метнулась роскошная дама.

– Граучо! – закричала она. – Ты вернулся!

Затем она разглядела высокую сомалийскую красотку, молча за ней наблюдавшую.

– О, извините меня, – сказала она. – Я знала вот этого с тех пор, как он был мальчиком. Его старшего брата звали Харпо, знаете ли. – Она постучала себя по виску. – Бедолага. А этого – Граучо, потому что он всегда ворчал и гонялся за девушками.

– Расскажите мне все! – попросила Уба Туур.

– Надо закатить вечеринку! – сказала роскошная дама. – Позвони мне, дорогой! Позвони мне! Я всех соберу!

И она помчалась дальше, на ходу треща в телефон.

Уба Туур вопросительно приподняла брови.

– Я не помню ее имени, – сказал Апу. – Словно и не видел ее никогда в жизни.

– Граучо, – повторила Уба Туур, забавляясь.

– Да, – ответил он. – А Д прозвали Чико. Чертовы братья Маркс, вот кто мы. “Бериииите тутси-фрутси”. “Я не желаю принадлежать ни к какому клубу, который принимает таких, как я”. “Во всех договорах пишут про форс-мажор. Никогда его не встречал, а вот друг у меня – тамбурмажор”. “Сколько возьмете за то, чтобы спрыгнуть в открытый люк? Только плату за вход”. “У меня был отличный вечер, только не в этот раз”. “За деньги я тебя убью. Ха-ха-ха. Нет, ты же мой друг. Я готов убить тебя и задаром”. Вот от чего стоило бежать на другой край света.

– Вот ради чего точно стоило сюда приехать, – сказала она. – Я уже столько узнала о тебе, чего не ведала прежде, а мы еще даже из отеля не вышли.

– Я искал такую женщину, как ты, – сказал он на манер Граучо. – Не именно тебя, но похожую.

Снято.

Они не успели пройти и двух шагов по Аполлону-Бундеру, как Уба остановилась и указала Апу на квартет из почти комически бросавшихся в глаза мужчин – они потели в черных шляпах и строгих костюмах с белыми рубашками и узкими черными галстуками, глаза скрыты тонированными очками. Двое шли за ними по пятам, двое по другой стороне улицы.