– Кто?

– Глеб Никоненко.

– Кто?! – ахнул Савелий. – Его же собирались убить! Он тоже получал письма!

– На то он и химера, Савелий, – заметил капитан. – Хитрая подлючая химера.

– Ты хочешь сказать, что Никоненко выдумал всю… все это? Чтобы убить Котляра? – взволнованный Савелий все еще сомневался. – А откуда он знал, что Котляр убил актрису? А пистолет где взял? Федя, ты же говорил, он совсем простой… Как же он такое выдумал?

– А ты напиши детектив, Савелий, – предложил Федор. – Откуда он узнал, что Денис убийца? Сообразил. Встретился с неким Василием Лошаковым, который семь лет назад проходил по первому «парковому» убийству, сопоставил детали и сообразил. Как он узнал про Лошакова? – Федор заметил, что Савелий раскрыл рот, собираясь о чем-то спросить. – Должно быть, нашел возможность достать документы из судебного архива, изучил, сопоставил и кое-что понял… Не знаю. Я говорил с секретарем его факультета, она прекрасно помнит Никоненко. Говорит, гениальный математик, первый стрелок института, вылетел по недоразумению – ударил преподавателя, оскорбившего студентку. Если бы извинился, то остался бы, но он отказался. Такие понятия о чести редкость в наше время. Откуда пистолет? Мало ли… Купил в подворотне.

– Глеб Никоненко убил Дениса Котляра! – Савелий был потрясен. – А Котляр убил актрису… Получается, Никоненко сам себе писал письма с угрозами?

– Ты же все криминальные книжки наизусть знаешь, Савелий. Там полно убийц, которые сами себе пишут письма с угрозами, – съязвил капитан.

– Не понимаю, – обозначился Митрич. – Если он сообразил, кто убил актрису, почему не пришел к Коле и не доложился? Так, мол, и так, знаю, кто убил. Зачем самосуд? Ходил, выяснял, искал оружие, писал письма, маскировался… Зачем так сложно? Пришел бы и рассказал капитану. А теперь нужно скрываться, он убийца. В розыск объявят…

– Интересный вопрос, – похвалил Федор. – А как по-твоему, Митрич? Савелий, что в твоих книжках?

– Хотел сам отомстить… наверное, – неуверенно произнес Савелий. – Котляр был его другом, он ему верил, а тот его обманывал и уводил невесту… Он хотел посмотреть в его глаза перед смертью и взял правосудие в свои руки. Это как с тем преподавателем, которого он ударил. Никоненко любил эту девушку, Поль…

– Романтик ты наш, – фыркнул капитан. – Митрич, тебе слово.

– Ты только не обижайся, Коля, я тут подумал… – начал Митрич и запнулся.

– Ну? – подбодрил капитан.

– Я думаю, он не верил, что Котляра накажут. Возьми Пашу Рыдаева, он бы в два счета его отмазал. Никоненко хотел наверняка… так мне кажется. Своими руками. – Митрич для наглядности сжал кулаки. – Да и Кусков получит минимальный срок, знакомый следователь говорил. А про покушение на вторую девушку уже никто и не вспоминает…

Капитан не нашелся, что сказать. Молчали Савелий и Федор. Пауза тянулась и тянулась, а потом Митрич встрепенулся, воскликнул, что они, наверное, голодные, а он тут лясы точит, и убежал.

– Ну, Митрич! – крякнул капитан. – Глас народа. А что мы можем против Пашки Рыдаева? Насчет минимального посмотрим, не факт. И дело о нападении на Кулик не закрыто… так что не надо тут с вашими инсинуациями. – Он помолчал, а потом воскликнул: – Ненавижу декабрь! Одна радость, снегу навалило и день рождения Савелия. Но вот какого черта все шатается и летит к чертям собачьим именно в декабре? Причем тянется всю зиму? Что за месяц такой проклятый? Почему у народа напрочь сносит крышу, а? Вот скажи нам, философ, какой смысл в этой химерической истории? Подведи базу, иначе зачем нужна твоя философия, если ни хрена нельзя объяснить. Давай про любовь, от которой сносит крышу, да так, что непременно нужно свернуть любимой шею. Любовь с точки зрения философии… Что говорят по теме прогрессивные философы мира?

– Платон первый написал про любовь, – заметил Савелий. – Я читал. Почти три тысячи лет назад.

– Это которая платоническая? Другой у них не было?

– Платон называет четыре уровня любви, – сказал Федор. – Любовь к человеческому телу, к нравам и обычаям, к наукам и любовь к прекрасному – именно этот самый сладостный и важный…

– То есть трахаться не обязательно? – сказал капитан. – Только любоваться? Интересное кино. Первый уровень, значит, самый примитивный? И с точки зрения философии, ну его на фиг? От него только всякие химерические истории…

– Раньше кроме людей были еще андрогины, – сказал Митрич, подкативший с тележкой. – Бог разделил их, и они ищут свою половинку, чтобы соединиться снова.

– Ищут и пробуют, и снова, и опять. Никуда не денешься, раз надо соединяться, – сказал капитан.

– Сократ считал бога любви Эрота нищим и уродливым философом, тянущимся к красоте и мудрости, – сказал Федор. – Он беден, некрасив, груб, не обут, бездомен… К красоте и мудрости, – повторил он с нажимом.

– Потому платоническая, – вздохнул Савелий. – Хотя непонятно, почему нищим и уродливым… Разве нищий может оценить красоту и мудрость? Или это иносказание?

– Наверное, он полагал, что человеку, отрешенному от земных радостей, лучше думается и постигается, – сказал Федор.

– А как же толстый пацаненок с крылышками? Который стреляет из лука? – Капитан зажмурился и нажал пальцем на воображаемый спусковой крючок: – Пиф-паф! Какая уж тут мудрость! Одна дурость. А убивают зачем? Чтобы освободиться или все-таки деньги?

– Ревность, – неуверенно произнес Савелий. – Стрелы огненные…

Капитан откусил полбутерброда и невнятно произнес:

– А балерина-то от Федьки сбежала. Стареешь, философ! Правда, от такой я и сам сбежал бы куда подальше.

– А мне она понравилась, – сказал Савелий. – И детям. Она хотела увидеть наше озеро… Может, приедет летом. Неужели, миллионерша?

– Она не приедет, Савелий. После всей этой химерической истории она дорогу сюда забудет, даже Федька не поможет, – ухмыльнулся капитан.

– А если любовь?

– Не надоело? – сказал Федор.

– Ты чего, философ? Мы же по-дружески. Любовь, говоришь? – Капитан снова потянулся за бутербродом. – Давить в зародыше! Слышишь, философ?

– Любовь от нас не зависит, Коля, она не спрашивает… – затрепетал Савелий.

– Что значит не зависит? А сила воли у тебя есть? Или… – Тут капитан осекся и побагровел, вспомнив жертву «браслетного убийцы»[7], которой повезло больше, чем другим – она выжила. И капитан влюбился тогда как желторотый мальчишка… – Черт его знает, может, и не зависит, – признал он неохотно.

– Поэзия, музыка, живопись… все любовь! Творчество! Помню, в одном романе…

– Ладно, Савелий, считай, ты меня почти убедил, – перебил капитан. – А если философ напишет стихи, тогда мне вообще крыть нечем. Как насчет стишков, философ?