Начать заказывать свежую еду я решил как-то вечером после ужина, когда у меня чудовищно разболелась голова. Вдруг я понял, как мало овощей и фруктов я ел, как мало воды выпил за весь день. Голова раскалывалась, как с похмелья после тысячи рюмок текилы. Я не мог ничего делать, только лежал на кровати. Даже подумал о больнице. Но все же встал, попил воды, съел крекер из цельной пшеницы с какой-то зеленоватой намазкой и пришел к выводу, что мой режим тренировок должен включать и подходящее питание.

По условиям тарифа каждый месяц на мой счет начислялись баллы, которые я мог обменять на разные дополнительные услуги – например, на свежие продукты или новую одежду. Я расходовал баллы почти только на еду, и мне регулярно привозили свежие, вкусные продукты. Дней, когда я вынужден был есть консервы, становилось все меньше.

Доставка приезжала раз в несколько дней. К базе подъезжал большой грузовик, водитель выгружал в кладовку несколько ящиков, после чего снова садился за руль и исчезал. Все это происходило в считаные минуты, чаще всего рано утром. Мы не разговаривали. Я даже никогда не спускался, чтобы посмотреть на него. Сотрудникам фирмы было запрещено разговаривать со мной, а мне было запрещено – ну, или по крайней мере, настоятельно не рекомендовалось – пытаться заговорить с ними. И чем дальше, тем проще мне было примириться с этим запретом. Общение с другими люди стало казаться мне тягостным.

Да и что сказать водителю грузовика, случись нам поговорить, я тоже не знал.

Неизменными с первого года оставались вопросы, которыми я задавался, сценарии, которые я продумывал, засыпая.

Почему меня все еще не обменяли обратно? Мое изначальное тело убили? Или сотрудник, который сейчас находится в нем, считает, что все еще не довел дело до конца? Или может, ему просто понравилось быть таким юным и он вообще не собирается обмениваться обратно? А может, он пытается это сделать, но браслеты у него на запястье раз за разом загораются? И в конце концов он забил?

Изоляция не помогает. Никому. Да, конечно, никто меня не найдет, но и я не могу узнать, что происходит. А вдруг «Уольдо» – это просто группа людей, которые хотят начать новую жизнь и используют нас, клиентов? Может быть, никто из нас не вернется в свое тело, все мы так и будем сидеть и гнить в этих домах, никогда не увидим других людей (кроме молчаливого водителя грузовика) и не сможем ничего сделать, поскольку нас сковывает страх, что кто-то за нами гонится, что кто-то, не дай бог, найдет нас, если мы отойдем от базы и доберемся до места, где есть настоящие люди?

А правда, что за мной кто-то гонится?

И что меня кто-то ищет?

Порой мне все еще чудились странные звуки, и я каждый раз пытался понять, что это: шум ветра или звук шагов человека, который крадется к дому? Я часто просыпался в панике, потому что представлял себе, что у моей кровати кто-то стоит.

Что, если кто-нибудь будет допрашивать человека, который сейчас находится в моем теле, что, если кто-нибудь взломает компьютеры «Уольдо» и узнает, в каком доме я оказался, что, если водитель грузовика работает на них и собирает обо мне сведения? То, что вы параноик, не исключает того, что за вами действительно кто-то гонится, ведь правда?

Так что в своем воображении я рисовал ужасные варианты развития событий, засыпал, а на следующий день посвящал чуть больше времени тренировке по стрельбе или более старательно повторял видеоуроки по рукопашному бою.

Когда все начало меняться?

Думаю, когда приехала Карен.

Не из-за нее, конечно. Это случайно произошло в один и тот же день, вот и все.

Грузовик приехал днем, что само по себе уже было странно. Грузовики всегда приезжали поздней ночью или под утро, чтобы снизить шанс встречи водителя со мной. И вдруг – четыре часа дня.

Я был на заднем дворе, рядом с кладовкой, чистил оружие, из которого тренировался стрелять на поляне. Грузовик подъехал к дому, развернулся, отъехал назад и остановился у входа в кладовку.

И из него вышла женщина-водитель. Она была ниже меня на голову, стройная, а в черной футболке, на которой спереди было написано «Уольдо», смотрелась еще стройнее. Она быстро прошлась вдоль грузовика, остановилась и посмотрела на меня. Сняла голубую бейсболку, и над ее симпатичным лицом в беспорядке распустились короткие черные волосы. Она сказала по-английски:

– Хай. Как дела?

Я молча уставился на нее.

– О’кей, – сказала она, пожала плечами и обошла грузовик, где стала выгружать в кладовку коробки одну за другой. – Отличный день, правда?

Я не ответил. Она вынула еще одну коробку.

– Поможешь мне вытащить последнюю? – спросила она, вернувшись к машине от кладовки. – Она для меня великовата.

Я подошел к грузовику и помог ей вытащить последнюю коробку. Она действительно была тяжелая. А по размеру – с половину Карен. Там были в основном консервы, одноразовая посуда и бутылки с водой.

Когда мы поставили коробку на пол кладовки, она вышла, подбежала к кузову и снова вернулась ко мне – с маленькой бутылкой вина в руках.

– Подарок в честь знакомства, – сказала она, – сегодня мой первый рабочий день. Я подумала, что тебе будет приятно.

Она с улыбкой протянула мне бутылку. А я думал: тебе нельзя разговаривать со мной. Но бутылку взял.

– Хорошего дня, амиго, – сказала она. Я порадовался, что опознал легкий британский акцент. Впрочем, я не был в этом уверен. Чтобы быть уверенным, нужно обратиться к ней, что-нибудь сказать, чтобы она мне ответила. А я не собирался этого делать.

Она проворно уселась за руль, помахала мне рукой и уехала.

Я пошел в дом, все еще держа бутылку в руках. Сел за стол и долго старался вообще не двигаться. Потом встал и принес из библиотеки календарь. Мне нужно было подсчитать, сколько, собственно, времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел женщину из плоти и крови. Количество дней, которое я насчитал, отчасти объясняет волнение, которое мною овладело.

В тот вечер я не стал пить вино.

Я представлял себе, как миниатюрная водительница грузовика садится рядом со мной, как мы ведем остроумную глубокую беседу, флиртуем. Да нет, шанса, что такое произойдет, не было. Она просто была мила и приветлива, сказал я себе и положил подарок в винный шкаф в подвале. Чтобы бутылкам не было слишком тесно, я достал другую и налил себе за ужином бокал. Мое тело было для этого достаточно взрослым.

Я стал уходить на долгие прогулки по лесу.

В первый год в лесу я лишь искал способ потратить энергию и избыть отчаяние – для этого я быстро ходил кругами, постепенно уменьшая радиус. Теперь мои прогулки стали медленными и спокойными. Я клал в рюкзак еду и питье, иногда книгу, брал одно из охотничьих ружей – мало ли что – и уходил, чтобы долго бродить в задумчивости. Чем глубже я забирался в лес, чем теснее росли деревья и меньше света проникало через листву, тем больше я чувствовал, как на меня нисходит покой.