Через двадцать минут просмотра я выключил экран и молча сидел в темноте. Я не был готов к этим фальшивым театральным движениям поршня в трубе. Какая гадость, боже мой. И на это я потратил баллы, лишив себя свежих продуктов на две недели? Еще на одну манипуляцию? Оно того не стоило.

Я снова обратился к журналам, книгам и своему воображению. Тигра, который пробудился внутри меня, я не мог до конца обуздать – представьте себя в этом возрасте, причем живущего в одиночестве, – но постепенно мне удалось вернуться к рутине, которая теперь заиграла новыми красками. Я снова стал тренироваться, в какой-то момент даже вновь стал читать «обычные» книги. Философия, физика, биология, управление рисками. Словом, все обычное.

Признаюсь честно: в какой-то момент чтения стало недостаточно. Сколько можно слушать только внутренний голос в своей голове? Нужно что-нибудь еще. Я решил отправиться на охоту. Абсолютно идиотское решение, но не судите строго.

Там, где находилась база, было разрешено охотиться несколько месяцев в году. На оружейном складе нашлись не только пистолеты и военные ружья, но и несколько охотничьих ружей, красивых на вид. Одно из них, с дизайнерским деревянным прикладом, заставило меня прийти к выводу – после напряженного внутреннего монолога, – что, хоть я и заказываю мясо, хорошо бы мне научиться охотиться и самому – на всякий случай.

Я читал об охоте в книгах и пытался понять, как это делать правильно. Какое ружье брать, в какие часы идти в лес, как долго ждать.

У меня не было собак или каких-нибудь навороченных приборов. Я мог только залечь где-нибудь в лесу и ждать, пока в поле моего прицела что-нибудь появится. Первые пять попыток имели скромный эффект: только укусы и боль в суставах. На шестой раз пришел он.

Олень – большой, красивый, царственный – появился в моем поле зрения почти незаметно. Нагнув голову к земле, он переходил от одной полоски травы к другой, забывая иногда поднимать взгляд и осматриваться вокруг. Когда он наконец оглянулся, меня он заметить не мог: я лежал под невидимым ему углом и был хорошо замаскирован листвой. Ветер дул в нужную мне сторону, так что моего запаха он учуять не мог. Он стоял там, задумавшись, и позволял мне прицелиться.

Я медленно вздохнул, выжал спусковой крючок и…

– И что же? – спросила Карен.

– Промазал, – пожал я плечами.

Была почти полночь. Карен ненадолго заехала после работы и согласилась остаться на легкий поздний ужин. Нарезанный ломтями багет, омлет, салат и сыры. В пять раз больше усилий, чем я прикладывал, когда готовил себе, но все равно я называл это «легким поздним ужином».

– Обидно? – спросила она.

– Не особо. Не то чтобы я действительно хотел его ранить. Когда мясо оказывается у тебя в тарелке – или в кладовке, – ты не задаешься вопросом, откуда оно взялось. Это просто сырье, которое лежит у тебя на сковородке.

– Или на мангале, – согласилась она.

– Или в духовке.

– Приправленное ровно так, как надо.

– С красным вином.

– Или на мангале.

– Это ты уже говорила.

– Или на мангале.

Я засмеялся, стараясь не поперхнуться.

– Но когда ты один на один с этим живым существом, оно дышит, у него есть глаза, которыми оно на тебя смотрит, и все такое, ты спрашиваешь себя: а так ли я голоден, чтобы убить другое живое существо?

– И все-таки ты выстрелил в него.

– Но промахнулся.

– Так больше тебе не привозить мяса?

– Посмотрим, – сказал я. – Если животное уже в состоянии мяса, то миру особенно не поможет, если мы просто выкинем его, правда?

– Хорошая отмазка.

– Сказала миссис Я-знаю-в-чем-истинный-смысл-правил-и-потому-буду-менять-их-ровно-так-как-нужно-мне.

– Слишком длинное имя, да и нелогичное, – ответила она. – Шутки у тебя не очень.

– О, я очень остроумен, но я не могу показать это тебе, чтобы не раскрывать, кто я. Я очень знаменитый стендапер, – ответил я.

– Или на мангале.

На самом деле я убил этого оленя – и потом рыдал, как дитя.

Я решил, что охота – это хобби, которого я не понимаю. И забил. Сократил потребление мяса до минимума, который был необходим для моего временного тела, и положил охотничье ружье на место. В качестве компенсации я больше тренировался в снайперской стрельбе по пустым консервным банкам, давая выход своему желанию драться.

Раз в несколько месяцев мне приходилось тратить накопленные баллы на заказ пуль и по неделе обходиться без фруктов.

Я сам научился водить.

За домом, между высокими столбами, под брезентовым навесом, стоял черный запыленный джип. Он предназначался только для экстренных случаев – если мне потребуется спасаться бегством или ехать в больницу, но ждать экстренного случая, чтобы узнать, как водить, было бы глупо. Так что без всяких угрызений совести я открыл аптечку с инструкциями для экстренных случаев, примерно час читал руководство по вождению, после чего, полностью уверенный в себе, сел в джип, завел мотор и поехал назад, повалив один из столбов, – и на меня упал брезент.

Четыре недели спустя я уже ездил вокруг дома, как будто всю жизнь работал водителем, который ездит по кругу. Еще неделя – и у меня даже стало получаться ездить кругами против часовой стрелки. Природный дар, не иначе.

Я стал рисовать.

Это началось с книги по графике, продолжилось запойным чтением, которое длилось почти неделю, – я читал все книги по искусству, которые нашел в библиотеке. Рембрандтом я бы не стал, но попытаться никто не мешал, разве нет?

Рисовал я в основном пейзажи. Перепробовал разные техники, разные краски и основы, но в конце концов у меня всегда выходило более-менее одно и то же. Округлые холмы зеленых оттенков, иногда – на фоне оранжевого солнца. Или тесно посаженные деревья на линии горизонта. В основном – кипарисы или тополя или чего-нибудь еще, что было довольно просто нарисовать.

– А людей нет, – сказала Карен.

– Это случайность, – ответил я.

Она недоверчиво покачала головой:

– Милый, тебе нужно вернуться к людям, причем быстро. Пока ты не привык быть всегда один.

– Это вряд ли будет проблемой.

– А где же люди на твоих картинах?

– Людей трудно рисовать.

– Люди – это трудно. Точка. Тебе повезло, что хотя бы я с тобой разговариваю, а то бы ты разучился общаться.

Мы стояли в комнате для творчества, держа в руках бокалы с вином, – выпивали в честь открытия моей выставки. Только двое гостей в галерее, которую никто больше никогда не посетит. Это была милая игра. В тот момент я написал восемь картин.

– А ты? – спросил я. – Ты занимаешься каким-нибудь творчеством?