– Верно говоришь, Дмитрий Иванович. Мы побьем басурман. Господь нам в помощь. Он не обидит нас своей милостью в святом деле.

Вельможи вернулись к броду.

– Счастливо оставаться, Михайло Алексеевич, поеду я, еще дел много. Ты не провожай, – сказал Хворостинин.

– Удачи тебе, князь.

– Да, она всем нам не помешает.

К середине июня береговая линия Оки от Ванькино до Колчинки была укреплена. Особенно Рудов перелаз и Колчин брод. На правой стороне Оки были сделаны потайные и открытые заграждения, в нескольких местах обрушены обрывы. Засеки на валах тянулись до восьми верст. Местные заставы, десятки отрядов Михайло Бордака и князя Парфенова в глубине лесов, больше у болот, соорудили лагеря для беженцев. Старики, женщины и дети могли уйти оттуда дальше на север, за Москву. Там же вырыли схроны, завезли продукты, подготовились к встрече басурман. Вокруг грамотно расставили полевые пушки, научили стрелять мужиков, вооруженных пищалями. Здесь можно было сдержать переправу и пяти сотен татар.

Утром пятнадцатого июня вниз по Оке прошли струги, вооруженные пушками, с командами стрельцов. Скорее всего, они следовали к Сенькину броду, а то и далее.

В тот же день в Колчинку приехал князь Хворостинин. Из деревни в село пошел гонец. Бордак получил известие о прибытии второго воеводы передового полка и тут же отправился к нему.

Хворостинин с Парфеновым сидели за столом. На нем кувшин с квасом, чаши.

– Доброго здоровья вам, друзья! – сказал Михайло.

– И тебе, боярин. Проходи, садись, – проговорил Хворостинин.

Следом за Бордаком явился станичный голова Лебедь.

– Еще квасу, воеводы? – спросил он.

Парфенов кивнул на Михайло.

– Если только ему, мы напились вдоволь.

Лебедь глянул на боярина.

– Как, Михайло Лексеич?

– Нет, благодарствую, Егор.

Лебедь чуть помялся и спросил:

– Так я заберу кувшин и чаши? Или дозволите мне остаться?

– Тайн от станичного головы нет и не может быть, – сказал Хворостинин. – Иди или оставайся. Это как сам пожелаешь.

Станичный голова сел на лавку у стены.

– Зачем ты приехал, князь? – спросил Бордак.

– Поговорить о делах наших.

– И что за дела?

Хворостинин поудобнее устроился на лавке, расстегнул ворот рубахи и проговорил:

– А дела такие. Из Рыльска и Путивля донесли, что третьего июня Девлет-Гирей двинул основную свою орду по Муравскому шляху. Часть ее идет по Изюмскому, разведочные отряды выходили на Бакаев. Воеводы крепостей указали, что продвигаются крымчаки быстро, за день одолевают до сорока верст. Это означает, что к Туле Девлет может выйти уже к двадцать пятому июня, а то и ранее. Воеводы окраинных крепостей, откуда убраны бабы со стариками да детьми, двинули небольшие отряды к берегу. Но толку от этого мало.

– Как воеводы Рыльска и Путивля могут смотреть Муравский, а тем паче Изюмский шлях, коли стоят у Бакаева? – спросил Бордак.

– Ныне государем велено, кроме станиц и сторожей, высылать на тридцать-сорок верст разведочные отряды числом до сотни ратников. Они и выходят к основным путям продвижения орды.

– А крымчаки?

Хворостинин вздохнул и ответил:

– Девлет тоже повсюду пустил свои отряды. Не удивлюсь, если вскоре они объявятся и у вас. Об этом я и желал предупредить вас.

Парфенов поглядел на карту, кивнул и сказал:

– Да, нехристи могут здесь появиться. Это означает, что и нам надо запустить на правый берег малые ертаулы, не забывая и о левом береге. Если крымчаки подойдут, то вдоль одной стороны шастать не станут, перелезут через Оку.

– Верно мыслишь, Василь Игнатьевич, – произнес Хворостинин. – Только делать это следует осторожно. Вы даже вместе сотню для разведки собрать не сможете, значит, посылайте каждый человек по двадцать. Крымчаки, как нам известно, до нужного места идут большой ратью в несколько тысяч всадников. Потом они разбивают стан, откуда мурза отправляет разведочные отряды. У реки басурмане могут появляться отдельными сотнями. За Оку от них пойдут по два-три десятка. Пускать туда целые сотни им незачем. Это я к тому, что, завидев врагов числом в сотню, разведке надо их обходить, в сечу не вступать. Нам люди на засеках нужны, что толку, если они в поле полягут, хоть и прибьют множество басурман. Для Девлета это не урон. У нас, почитай, каждый воин на счету, а у него орда огромная, по разным донесениям выходит, что в ней от восьмидесяти до ста двадцати тысяч человек. Он и не заметит, как сгинет какая-то сотня, даже целая тысяча. Так что нам надо беречь людей и знать, что творится вокруг, дабы не попасть впросак, когда татары выйдут сюда. Вы это поняли, воеводы?

– Мы с Василием уже говорили об этом, – сказал Бордак.

– Ну и хорошо. Хотя, честно признаться, ничего хорошего я пока не вижу. Слишком велика орда. Одна надежда на то, что удастся обмануть Девлета. Тогда мы разобьем его.

Михайло и Парфенов переглянулись.

– Обмануть? О чем ты говоришь, князь? – с удивлением спросил Бордак.

Хворостинин хитро улыбнулся и ответил:

– О том не допытывайтесь, не скажу, потому как это не для вас.

– А пушек вам в передовой полк не подвезли?

Хворостинин усмехнулся:

– Ну и хитер ты, Михайло. Нет, не обрадую. То, что подвозят, раздают по полкам. Вам ничего дать не могу. Теперь уже, наверное, ждать не следует. Обходитесь тем, что у вас есть. Да еще и неведомо, придут ли к вам крымчаки.

– Придут, князь, – заявил Бордак. – Ты и сам в этом не сомневаешься. Иначе не заставлял бы нас так укреплять Рудов перелаз и Колчин брод.

– Придут, вы их встретите. Ну, друзья, пора мне. Надо еще навестить воеводу сторожевого полка князя Ивана Петровича Шуйского.

– В Каширу поедешь? – поинтересовался Парфенов.

– Нет, князь Шуйский сейчас недалеко от вас. У Сенькиного брода.

– Это что же получается? Воевода Воротынский отвел сторожевой полк от Каширы к броду?

– Не весь полк, а отряд в три сотни. Достаточно разговоров. Я сказал, что хотел. Вы тут службу крепко несите!

Михайло и Василий проводили второго воеводу передового полка.

Коня ему подвел сам голова Лебедь, который за весь разговор в горнице не проронил ни слова.

За частоколом Хворостинина ожидал отряд в два десятка всадников.

Второй воевода повел его вниз по реке.

Как только отряд Хворостинина скрылся из виду, Парфенов обратился к Бордаку:

– Началось, Михайло!