– Это туалет, – сказал из-за фанерной двери Ромка. – И умывальник.

Ева испуганно сжала кулаки. Ей не понадобится ни этот туалет, ни этот умывальник. Ни за что и никогда!

Он понадобился им всем троим. Сначала за перегородку ушел Гордей, потом Ромка. Ева держалась до последнего, но тоже не вытерпела. Папочка, ну где же ты!

Наверное, отец услышал ее мольбы, потому что с той стороны двери послышались шаги. Ева бросилась было на звук, но Ромка не позволил, схватил за руку, толкнул обратно на кровать.

– Это он! – сказал злым и одновременно испуганным шепотом. – Не высовывайся!

А дверь тем временем открылась, впуская в комнату сначала темноту, а потом и высокого человека в белом медицинском халате. Ева уже видела его в детском доме. Не один раз видела. И даже разговаривала с ним, когда расшибла на репетиции коленку, и Жан Валентинович отвел ее в здравпункт, помазать коленку зеленкой.

– Дядечка доктор! – Она оттолкнула Ромку, бросилась к мужчине, схватила за руку. – Как хорошо, что вы нас нашли!

Он присел перед Евой на корточки, так, чтобы их глаза были на одном уровне.

– Да, Евдокия, ты даже представить себе не можешь, как хорошо, что я вас наконец нашел.

А Ева больше не могла произнести ни единого слова, потому что в глазах этого человека увидела такую черноту, что от накатившего страха ее замутило.

– Не трогай ее! – А это Ромка. Подбежал, потянул Еву за руку, подальше от доктора, который больше не казался нормальным, который прятал внутри себя что-то страшное, сумасшедшее.

– Папочка, пожалуйста! – тоненько заплакал Гордей. – Папочка, не трогай нас.

– Не могу, – покачал головой человек. – Вы мне нужны. Вы даже представить себе не можете, как сильно вы мне нужны! Заходи! – обратился он к кому-то, кто все это время ждал за дверью. – Мне понадобится твоя помощь.

В комнату зашло привидение. Во всяком случае, Еве в первый момент так показалось. Этот человек был с ног до головы закутан в белый балахон, и на голове у него находился белый мешок с прорезями для глаз.

– Не бойтесь, дети, – сказал доктор и неуловимо быстрым движением схватил Ромку, кожаными ремнями прикрутил его руки к одной из кроватей.

А человек-привидение схватил завизжавшую от страха Еву. Он был взрослый и сильный, через мгновение Ева тоже оказалась прикручена к своей койке. И только Гордея никто не трогал. Он испуганно переминался с ноги на ногу, хлопал длинным ресницами и повторял как заведенный:

– Папочка, не надо! Ну, пожалуйста, папочка!

А папочка его не слышал, папочка на мгновение вышел из камеры и вернулся с выкрашенной белой краской рогатой палкой, похожей на вешалку. Следом он вкатил железный столик с медицинскими инструментами, и у Евы от страха перестало биться сердце.

– Начнем с него. – Доктор подошел к вырывающемуся, рычащему от страха Ромке, пережал жгутом руку, воткнул в вену шприц. – Не дергайся, чтобы не пришлось колоть дважды.

Ему и не пришлось. Наверное, он был хорошим доктором. Просто человеком оказался очень плохим.

Когда очередь дошла до Евы, она уже посинела от крика.

– Не надо бояться, – сказал доктор, и тьма выплеснулась из его глаз прямо в комнату, укрыла Еву с головой, утащила за собой…

– …Все, они ушли. – Кто-то хлопал Еву по щекам. – Открывай глаза, недотрога.

Над ее койкой стоял Ромка. Даже в сумраке было видно, какой он бледный. Глаза, до этого большие, ввалились, на скулах пролегли густые тени. Теперь он выглядел старше и Евы, и себя прежнего.

– Все закончилось, вставай.

– Что закончилось? – Ева посмотрела на свою руку, ту самую, что сжимал человек-привидение. – На сгибе локтя виднелся след от укола.

– Ты такая трусиха. – Ромка улыбался. Старался бодро, а получалось жалко. – Ты брякнулась в обморок из-за какого-то укола.

– Они брали у тебя кровь. – Это Ева помнила хорошо. Лучше бы не помнила…

– Брали. И у тебя тоже.

– А у Гордея?

Гордей лежал на своей койке, свернувшись калачиком, обхватив руками острые коленки. Глаза его были закрыты, но Ева знала – он их слышит.

– У него не брали, ему вливали. – Ромка, кажется, хотел погладить ее по волосам, но вспомнил, что он мужик, а она девчонка, и отдернул руку. – Ему влили нашу с тобой кровь.

– Зачем?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Думаю, это какие-то медицинские опыты, а мы подопытные кролики.

– Я не кролик! – возразила она.

– Ты не кролик, ты трусиха. – Все-таки он погладил ее по голове. – Ты падаешь в обморок от вида крови. А на самом-то деле ничего страшного не случилось, они взяли совсем немного. По крайней мере, у тебя.

– А у тебя? – Ей вдруг стало страшно не только за себя, но и за него. А еще за неподвижного, словно затаившегося Гордея.

– У меня побольше, но я ведь старше тебя, мелкая. – Получилось совсем не обидно, даже ласково. – Кстати, они оставили нам еду.

Ромка отошел от Евиной кровати, но тут же вернулся с подносом, на котором стояла железная тарелка со слипшимися макаронами и котлетой, а также алюминиевая кружка с компотом. Еще на подносе лежала пачка печенья.

– Я не хочу. – Ева замотала головой. – Я не могу есть такое.

– Такое мы в детдоме едим каждый день, – усмехнулся Ромка. – Это нормальная еда, вполне съедобная. Давай! – Он придвинул к ней тарелку.

– Я не голодна. Можно мне компота и печенья?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, а потом сказал:

– Как хочешь. Но тебе придется привыкнуть, потому что на одном компоте тут не выжить.

– Я не хочу тут жить, – прошептала Ева шепотом и всхлипнула.

– Не плачь, мелкая. – Ромка поставил поднос на ее койку. – Если не хочешь, мы с Гордеем съедим твои макароны.

– Пожалуйста. – Она вытерла мокрые от слез щеки.

– Тогда это тебе. Считай обменом. – На поднос он положил еще одну пачку печенья. – Если не съешь все, то спрячь.

– Зачем?

– На всякий случай. Ты давай ешь, а потом поможешь мне уговорить Гордея. Его нужно будет покормить.

Компот был безвкусный, а печенье слишком сладкое, Ева смогла съесть только четыре печеньки, в то время как Ромка умолотил свою порцию и половину ее макарон.

– Гордей, – позвал он. – Гордей, давай поедим.

Накормить Гордея оказалось делом нелегким. Он закрывал руками то рот, то глаза, то уши. Он плакал и мотал головой, разбрасывал макароны и крошки от печенья. Но у них получилось и накормить, и успокоить.

– Тебе было больно? – спросила Ева, когда он уже сам, добровольно, допивал свой компот.