Наверное, ему не понравилось увиденное, потому что он нахмурился, крепко, до боли, сжал Евин подбородок.

– Это совсем никуда не годится, – бросил через плечо человеку-привидению. – Она отзывается слишком медленно. Нам нужно ускориться.

Он сидел, разглядывал Еву, как диковинную зверушку, задумчиво почесывал кончик носа.

– Твоя кровь, Евдокия, моя маленькая принцесса, особенно ценна. Понимаешь ты это?

Она не понимала. Ей было так страшно, что она боялась даже дышать.

– Но ее слишком мало. И если, допустим, тебе что-нибудь сломать…

Ева испуганно всхлипнула.

– И если тебе что-нибудь сломать, – продолжил этот страшный человек, – ты будешь восстанавливаться гораздо дольше, чем твой дружок. У него несколько иная физиология, не совсем человеческая.

– Не надо… – прошептала Ева. – Пожалуйста, не надо!

– Не бойся, Евдокия, моя маленькая принцесса. – Он погладил ее по голове. – Я придумал для тебя кое-что другое!

Он сдернул Еву с кровати, поволок к двери. Она кричала и сопротивлялась. Она видела, как в бессильной ярости метался привязанный к кровати Ромка и как внимательно наблюдал за происходящим Гордей. Она все видела и все запоминала, словно смотрела то самое кино про фашистов и партизана…

Ее волокли по узкому темному туннелю, и эхо от ее крика катилось впереди, отражалось от каменных стен, дробилось на множество мелких осколков. А когда она упала, сумасшедший доктор просто перекинул ее через плечо, как тряпичную куклу. Шли долго. Так долго, что Ева успела промерзнуть до костей. Здесь, в подземелье, было еще холоднее, чем в их камере. И темнее. И страшнее…

– Вот мы и пришли. – Доктор аккуратно поставил Еву на землю и так же аккуратно придерживал за плечи, чтобы она не упала.

Они оказались в пещере, подземной пещере с круглым озером в центре. На берегу стояла статуя женщины. Женщина всматривалась в свое отражение в воде, люди ее не интересовали.

– Ты умеешь плавать, Евдокия? – спросил доктор, внимательно всматриваясь в Евино лицо.

– Нет. – Она не умела плавать. Она даже думать боялась, что придется плавать…

– Это хорошо. – Из старого рюкзака он достал моток веревки, швырнул на каменный пол, велел: – Раздевайся!

Ева думала, что не будет в ее жизни ничего страшнее того, что она уже видела и пережила. Оказалось, она ошибалась. Страшное только начиналось. Сумасшедший доктор не стал ни уговаривать, ни дожидаться, он просто отвесил ей пару затрещин и силой сорвал с нее одежду. В колготках и майке стало еще холоднее, так холодно, что зубы отбивали барабанную дробь, не переставая. А сумасшедший доктор уже обвязывал Еву веревкой вокруг талии, проверял крепость получившегося узла.

– Не надо… пожалуйста, не надо… – Кричать больше не получалось, от страха судорогой свело горло.

– Я вынужден, моя маленькая принцесса. – Сумасшедший доктор ласково погладил Еву по волосам, а потом толкнул…

Озеро приняло ее в свои ледяные объятья, оглушило холодом, закружило в водовороте, потащило куда-то вниз, на самое дно. Ева попыталась закричать, и вода хлынула ей в рот, выстуживая теперь не только снаружи, но и изнутри. Ева металась в этих страшных объятьях, пыталась выплыть. А ее все тянуло и тянуло в подсвеченные серебром глубины. Вокруг нее водили хороводы серебряные пузырьки и диковинные рыбы, и тонкие светящиеся водоросли вплетались ей в косы, а потом за косы эти тянули, тянули…

Холод прошел, вместо него пришел жар. Он рождался в легких, вспыхивал красным в голове и перед широко раскрытыми глазами, убаюкивал. И Ева сдалась, закрыла глаза, перестала бороться…

Наверное, в тот раз она умерла. Потому что впервые ей было спокойно и не страшно. Только немного больно. И снова холодно. Кто-то давил ей на грудь, переворачивал со спины на бок, не давал умереть окончательно.

– Перестарался. – Ненавистный голос сумасшедшего доктора звучал ровно, в нем не было ни злости, ни раздражения. – Следующий раз придется подкорректировать время.

Еве снова стало больно в груди, а потом изо рта вместе с криком хлынула ледяная вода. Из всего сказанного в голове осталось только одно – будет следующий раз…

А сумасшедший доктор уже бережно заворачивал ее в свою куртку и снова светил в глаза фонариком.

– Вот так уже гораздо лучше, моя маленькая принцесса. Мы с тобой все делаем правильно.

Дорогу назад Ева не запомнила. Очнулась она лишь, когда в вену воткнулась острая игла. Очнулась и закричала. Вокруг все еще танцевали серебряные пузырьки, водоросли и диковинные рыбы, они звали ее с собой на самое дно, обещали, что там, на дне, ей больше никогда не будет ни больно, ни страшно. Вот только Ева не верила. Она больше никому не верила. Эти руки… эти прикосновения… Лучше бы она умерла…

* * *

Ромка думал, что страшнее и больнее уже не будет. Как же он ошибался! Когда эти гады увели Еву, ему стало по-настоящему больно. Куда там сломанным пальцам до этой боли! Он дополз до запертой двери, прижался к ней сначала ухом, а потом спиной и заскулил от отчаяния.

– Они ее не убьют, – сказал Гордей. Он сидел на своей кровати, на Ромку смотрел широко раскрытыми глазами. Очень внимательно, словно видел впервые в жизни. – Мы им зачем-то нужны живыми.

– Зачем? – шепотом спросил Ромка.

– Я не знаю. – Гордей пожал худыми плечами, а потом продолжил: – Зато я знаю, чем можно расширить лаз. – Он спрыгнул с кровати, откинул в сторону матрас. – Видишь? – Ткнул пальцем в прикрученную болтами железную рейку. – Если ее открутить и чуть-чуть подточить, то получится почти нож.

Это была очень здравая, просто до странности здравая мысль. И если начать откручивать болты прямо сейчас, можно хоть как-то отвлечься от тревоги за Еву. Вдвоем с Гордеем они внимательно осмотрели все три кровати, выбрали ту рейку, которая оказалась закреплена хуже всего. С нее Ромка и начал.

– Ты работай, – произнес Гордей ему в спину. – А я посторожу, предупрежу, когда услышу их шаги.

– Как ты себя чувствуешь? – На Гордея он смотрел так же внимательно, как раньше тот на него.

– Нормально. – Гордей пожал плечами.

Вот это и было странно, вот эта совершенная нормальность. Но думать об этом Ромка не стал, взялся за работу.

– Они идут, – сказал Гордей, когда Рома уже почти справился с рейкой. – Застилай кровать.

Времени как раз и хватило, чтобы застелить кровать, встать напротив двери. Когда она открылась, первым вошел Балахон, оттеснил Ромку в сторону, прижал к стене. А гад, назвать которого доктором больше не поворачивался язык, внес в камеру Еву, положил на кровать, привязал кожаными ремнями. Она была вся мокрая. И одежда, которую гад небрежно бросил на пол, тоже промокла насквозь.

– Что ты с ней сделал?! – Ромка попытался вырваться из цепких лап Балахона, но тот держал крепко.