это факт. А до зимы эта эпидемия — или что это такое там — точно простоит. И скорее всего ещё дальше зимы простоит — чего уж там. Даст бог, только к следующему лету лекарство какое сделают или, может, как-то по-другому ситуацию под контроль возьмут… Так-то оно так, но до тех пор надо как-то ещё дожить, а в городе зимой сделать это будет сложно. Нужно место, которое по старинке можно топить дровами, место утеплённое и место отдалённое от всего этого безобразия за окном. В этом плане…

Должно быть, Леонид Николаевич увидел, как я накрыл лицо рукой, желая оградиться от того, что вот-вот в сотый раз услышу, и потому он вдруг остановился, сделав паузу в своей триумфальной речи. Я бы и уши, если честно, закрыл, но новая реальность ещё не вышибла из меня все нормы обыденных людских приличий.

— В этом плане, — продолжил он, стараясь звучать чуть более уверенно и потому — громче, — Лучше места, чем наша дача, не найти. Конечно, можно выехать на дорогу и броситься в путь без финальной точки назначения, как предлагает Константин…

— Я такого и не…

— НО… — Ирин отец повысил голос чуть ли не до крика, лишь бы не дать мне прервать его, — Но надо всё-таки более реалистично смотреть на вещи. В одном соглашусь: медлить нельзя, и перебираться надо уже сейчас. На огороде можно будет собрать кое-какой урожай, но основное всё-таки брать придётся из дома. Так или иначе, остаётся одна проблема: машина. Нужно найти, на чём туда доехать, и во что погрузить…

На середине его тирады я поднял руку и стал терпеливо держать её, прямо как в школе. Ничего страшного: подержу, подожду, зато, когда он даст мне слово, мы уж точно раз и навсегда покончим с его идиотской навязчивой идеей. Так я тогда думал.

— Ну? — сказал Леонид Николаевич, обратив, наконец, внимание на меня и на мою пассивно-агрессивно поднятую руку.

— На сколько километров нам придётся отъехать от города, чтобы добраться до вашей дачи? — спросил я.

— Ни на сколько, — торжествующе ответил он, — Дача прямо тут, в посёлке, на другой стороне реки. Надо только переехать через мост, а там, не доезжая до указателя…

— Только что по радио сказали, что рванул реактор. И что скоро тут, как в Чернобыле, на десять километров вокруг будет вечный осенний лес. От города надо отъехать минимум — минимум! — на двадцать-тридцать километров. А вы говорите «не доезжая до указателя».

— Кто сказал? Когда? — растерялся он. Я не смог скрыть радость от его замешательства и улыбался, когда отвечал ему:

— Ди-джей. Только что. Мы с Ирой как раз слушали его на крыше.

Леонид Николаевич посмотрел на Иру. Та кивнула: как бы в знак подтверждения.

— И что он сказал? — вновь спросил он, всё так же глядя на неё.

— Что станция горит, — повторила она, — Что послезавтра они едут в деревню, где мэрская дача. Если там ничего не найдут — поедут к военным. Мы это рассказывали уже, пап. Просто сейчас он точно сказал, когда они поедут, и где с ними можно пересечься, чтобы поехать с ними.

— Кто они-то? С кем «с ними»?

Стало ясно, что Ирин отец задаст ещё тысячу вопросов лишь для того, чтобы в ответе на какой-нибудь из них было, за что уцепиться: какие-то нестыковки, неясности — что-то, к чему можно было бы прикопаться, на что можно было бы опереться для того, чтобы, как следует оттолкнувшись и поднатужившись, при помощи ментальных гимнастик вновь перевернуть всё с ног на голову. Он не станет никого слушать до тех пор, пока его не положат на лопатки и не придавят хорошенько весом железобетонных аргументов и доводами непререкаемых авторитетов. Лишь тогда он будет готов сделать вид, что наша идея и ему самому изначально нравилась, просто мы, дураки, не могли ему ничего толково и внятно объяснить. Потому бесполезно нам пытаться втолковать ему что-либо сейчас. Гораздо проще будет дать ему самому услышать то сообщение по радио: желательно — в присутствии всех нас. Тогда ему будет попросту некуда деться.

— Леонид Николаевич, да вы сами лучше всё послушайте, — предложил я, — Завтра он, вроде, должен на повтор своё сегодняшнее сообщение поставить. Как проснётесь — поднимайтесь все вместе на крышу, вместе и послушаем. Я уже там вас буду ждать. Ключи вы мне выдали, закроюсь перед уходом.

И вот я здесь. Жду, пока Ира, её мать, а самое главное — отец поднимутся сюда и услышат в динамике то же, что только что слышал я. Время ещё раннее: по моим прикидкам только через три-четыре часа кто-нибудь из них проснётся, отправится чистить зубы и использует под это дело минимум половину ковша из и так иссякающих запасов питьевой воды. Стало быть, есть у меня время на то, чтобы рассказать ещё об одном дне дороги сюда.

День 36

Весь прошлый вечер и всю прошлую ночь я так и провёл в салоне автомобиля. Пытался приноровиться к рулю и к педалям, научившись водить не водя, а как бы воображая себя переключающим передачи и мчащимся навстречу ветру. Потом — читал инструкцию к парамотору, пытаясь не просто заучить её наизусть, как в школе учил стихи, но ещё и вникнуть в смысл каждого слова, каждого предложения. Удивительные возможности открываются перед человеком, когда он заперт в маленьком, тесном помещении, и под рукой у него нет ничего, кроме одной единственной книги. Мир ужимается до границ, заданных текстом на её страницах, и содержание её становится твоей вселенной, всецело поглощающей тебя и вбирающей в себя без остатка. Никаких внешних шумов и отвлекающих факторов — только ты и только этот текст перед тобой. Добавить к этому ещё и то обстоятельство, что жизнь твоя зависит от глубины понимания содержания этого текста, и я бы сказал, что нашёл идеальную педагогическую технологию для ускоренного усвоения того или иного материала: замкнутое пространство, один единственный источник информации и крайне враждебная среда снаружи, грозящая убить тебя, если ты не вдолбишь себе в голову всё, что содержится в источнике.

К ночи у меня сильно болела голова. Нестерпимо хотелось есть. Благо, я научился усмирять чувство голода: пара глотков воды, а потом — явственно представить себе руку мертвяка со старой раной от укуса, в которой живут белые личинки. На десятый день голодовки такая картина, возможно, начнёт даже казаться аппетитной и перестанет помогать как прежде, но мне не нужно было столько держаться. На следующий день я планировал