свой век. Кто знает. Одно наверняка: зрелище завораживающее. Надеюсь, окна ваши выходят куда надо, и вы сможете им насладиться. Есть что-то чарующее в этом медленном, постепенном разложении нашей цивилизации, артефакты которого можно наблюдать хоть каждый день всюду вокруг нас. Мы все умрём. Это совершенно точно. С пришествием нового порядка вещей смерть наша стала чуточку ближе. Так почему бы напоследок не остановить мгновение и не насладиться всей безобразной красотой нашего упадка?

Возможно, вы со мной не согласитесь. Южная сорок девять, корпус А — вот место, где мы всё ещё можем с вами встретиться, чтобы вы могли поспорить со мной. Правда, это ненадолго, но кто знает, может, вы ещё успеете до нашего отъезда. Чёрный дым восхитителен. Он говорит нам — даже кричит, — что пора убираться отсюда. Если бы не он, мы могли бы прождать до самых холодов, и прокричал бы нам эту прописную истину лишь первый снег.

Через три дня — десятого сентября — мы либо распрощаемся с вами навсегда, либо впервые в жизни увидимся лично. Это дата нашего отъезда, которую мы железобетонно определили на сегодняшнем общем собрании. Нас много, и с оружием у нас всё в полном порядке, так что не переживайте за вашего покорного слугу. Мы совершенно точно доберёмся туда, куда планируем. И мы будем ждать вас там ещё три дня сверху. Потом мы пустимся вдаль по трассе и навсегда оставим наш любимый город позади. Попробую договориться с главным, чтобы сделали мы это на закате. Умчаться в закат — это ли не поэзия? Но шутки в сторону. Где бы вы ни были, чем бы вы ни занимались, как бы дороги не были вам ваши дома и квартиры, настало время оставить их. Зиму в городе вы не переживёте. А если насчёт дыма мои догадки верны, то, возможно, и до зимы вам дотянуть не удастся. Ну, тут я, конечно, сгустил краски: не всё так плохо, и последствия этого ма-а-аленького радиоактивного загрязнения вы ощутите лишь через такой срок, на который в наше время не стоит строить планов. Но тем не менее. Решать, в конечном итоге, всё равно вам, но и мой долг пригласить вас в последний вагон нашего поезда, пока ещё есть такая возможность.

Дожидаться вас мы будем в одном из следующих мест. Перечислю их по мере удаления от города вдоль по трассе. Первое — собственно, выезд: место, где стоит табличка с названием города. Там мы пробудем все три дня, если обстановка позволит. Благо, ночевать мы с нашим автопарком можем позволить себе прямо на дороге. Второе — заправка через пять километров после указателя на въезде в город. Если мы будем там, вы совершенно точно не проскочите мимо нас. Это на случай, если возле указателя стоять будет небезопасно. Третье место — это мотель ещё через десять километров от заправки. Ни за что не угадаете, как он называется. «Десятый километр». Почему именно он? Самая большая и самая яркая вывеска из всех окрестных постоялых дворов, мотелей и закусочных. Попробуем подключить к ней один из своих генераторов, чтобы вы могли увидеть нас даже ночью. Однако повторюсь, там мы кратковременно осядем только в том случае, если у указателя и на заправке нас будет поджидать беда, о которой мы вас постараемся всячески предупредить: например, надписями краской на асфальте. В первой, второй или третьей условной точке мы пробудем только три дня: с десятого по тринадцатое сентября. После тринадцатого искать в этих местах нас будет уже бесполезно, и до деревни мэра или до посёлка, в котором обосновались военные, вам придётся добираться самостоятельно.

Таковы инструкции на текущий момент. Следовать им или нет — вам решать. В любом случае, если вы где-то поблизости, и если по счастливому случаю ловите нашу волну, у вас есть ещё три долгих дня, чтобы добраться до нашей радиостанции. Если вы далеко, то, скорее всего, нужный выезд из города к вам ближе, чем к нам. В этом случае не рискуйте и лучше двигайтесь сразу наверняка через пару суток, в означенные мною места. У меня пока всё. Завтра — в это же время. Если получится сегодня нормально записаться, то до восьми вы будете слушать повтор сообщения с этими же инструкциями, изложенными чуть более лаконично и ёмко, чем то, что я смог выдать вам сейчас. Радио «Фаренгейт», сто четыре и три ФМ, Южная сорок девять, корпус А. Скоро увидимся. Или распрощаемся насовсем».

…

— Ну как, убедилась?

— Я и не сомневалась.

— Что делать будем?

— Продолжать отговаривать отца от его безумной идеи с дачей.

— Думаешь, «атас! радиация! спасайся кто может!» сработает как аргумент?

— Можно попытаться.

Запись 10

Восьмое сентября. Сорок второй день с начала вымирания.

Ранним утром я первым делом поднялся на крышу и включил радио. Ди-джей сделал как обещал: поставил на бесконечный повтор короткое двухминутное сообщение, в котором рассказал широкой общественности о том, почему в городе больше не безопасно, и какой у его группы в этой связи план дальнейших действий. Следом он оставил инструкции для тех, кто захочет присоединиться к Фаренгейту в их марше к означенным населённым пунктам на востоке. Инструкции всё те же: три возможные точки встречи, три дня на то, чтобы добраться туда, тринадцатое число — дата, после которой они снимутся со стоянки и отправятся в дальний путь со всеми, кто успел их нагнать. Я прослушал это сообщение несколько раз, чтобы убедиться, что оно и впрямь зациклено и повторяется снова и снова, и снова. Затем я выключил приёмник, дабы не тратить заряд батареек впустую.

Вчера вечером мы с Ирой спустились с крыши с намерением как следует окатить её отца из холодного ушата реальности, пересказав всё, что мы услышали на волне сто четыре и три ФМ несколько минут назад. Но, едва мы вошли в квартиру, Леонид Николаевич поспешил собрать всех нас на что-то вроде семейного совета. Слово на этом совете держал он. Он стоял перед нами, сидевшими на диване в гостиной, чувствуя себя, наверное, римским оратором, облачённым в тогу и стоящим за трибуной перед тысячеликой толпой, глядящей ему в рот и готовой внимать каждому слову своего вождя и идейного вдохновителя. Убедившись, что все мы его слушаем, он с демосфеновским пафосом объявил:

— В общем, дети, мы тут и с мамой посовещались, и сам я чуток поразмышлял-подумал. Действительно ведь тут, в квартире, на зиму не останешься —