Все это грозило мне в будущем серьезными проблемами. Такого злодея нельзя вводить в дом доверчивого и мнительного царя Эгея, а уж тем более посылать с весьма деликатной миссией на Крит. Да он просто изнасилует всех юношей и девушек, вверенных его попечению, а потом продаст их первому встречному работорговцу.

Для выполнения великого исторического предназначения, то есть для устранения Минотавра, нужен совсем другой человек – или камикадзе типа Васьки Лодырева, или тюфяк вроде Шлыга. В крайнем случае я мог бы обтяпать это дельце и в одиночку. Отсюда следует, что мне нужно подавить разум Хишама, сломить волю, отстранить сознание от власти над телом, а в идеальном случае – вообще уничтожить его как личность. История учит, что на свете не бывает неприступных твердынь, точно так же, как и несгибаемых характеров. Уж если я не одолею Хишама (а по сути самого себя), то за Минотавра даже браться не стоит.

Однако время пока что терпело, и я ограничивался изучением противника, старательно выискивая в его психике уязвимые места. Таковых было немного, а лучше сказать, почти не было вообще, и постепенно я стал склоняться к опыту большевиков – «в первую очередь захватить телеграф, телефон, мосты», то бишь средства коммуникации, роль которых у человека по преимуществу выполняют органы чувств. Если, к примеру, вовремя лишить врага зрения, то он с перепугу согласится принять любые условия победителя (хотя представить себе перепуганного Хишама было весьма и весьма нелегко).

Караван между тем преодолел уже добрые две трети пути, и потери его покуда ограничивались овцами, съеденными на стоянках.

Однажды поздним вечером, когда пора уже было отправляться на покой, Диномах заговорил с Хишамом. Как всегда, он пользовался аккадским языком, в то время повсеместно распространенным на территории Передней Азии.

– Скоро мы дойдем до моря, – вкрадчиво произнес купец. – Ты останешься на побережье или продолжишь свой путь дальше?

– Еще не знаю, – ответил Хишам. – Сначала хочу оглядеться. Хочу подыскать для себя страну вольную и богатую. Не присоветуешь мне что-нибудь?

– Больше всего богатств в Египте, но сейчас эту страну раздирают войны и смуты. Греция скудна. На Крите чужаки не в чести. Я бы на твоем месте отправился в Троаду. Места там спокойные, нравы свободные, цари милосердные, а богатства прирастают год от году. Любое судно, следующее в Понт Эвксинский или обратно, платит дань владыкам Илиона.

– Я подумаю над твоими словами, – сказал Хишам, но для себя решил, что сделает все наоборот: предпочтет скудную Грецию или неприветливый Крит якобы благополучной Троаде.

Спустя некоторое время купцы заговорили между собой на греческом, уверенные, что никто из соседей не понимает их.

– Ума не приложу, как нам избавиться от этого негодяя, – сказал Диномах. – Не хватало еще, чтобы он последовал за нами в Коринф. Прирезать его, что ли?

– Боги не простят нам этого, – сдержанно возразил Клеодем. – Не забывай, что мы поклялись спасти его именем самого Зевса Всесильного.

– Тогда свяжем его по рукам и ногам и оставим в пустыне на растерзание шакалам. В этом случае его кровь не падет на нас.

– Какая разница. Богам известно не только о содеянном нами, но и о наших замыслах. Всем клятвопреступникам уготовлено место в Аиде.

– Вот нажили себе заботу, – вздохнул Диномах. – И все из-за моей скаредности. Как только вернусь домой, немедленно продам этот проклятый перстень и треть… нет, четверть от выручки принесу в жертву храму Матери Богов.

– Раньше надо было думать. – Клеодем зевнул. – Помнишь сказку про мальчика, отогревшего за пазухой змею? Как бы наше добро не вылезло нам боком.

– Ох и не говори! – опять вздохнул Диномах и, приподнявшись на локте, глянул в сторону Хишама. – Не нравится мне это соседство. Каждую ночь вижу во сне, как он подбирается ко мне и срезает с пояса кошель с золотом.

– А ты перевесь кошель на грудь, под одежду, – посоветовал Клеодем. – Я уже давно так сделал.

– И то правда… – было слышно, как Диномах шевелится под овчиной и шуршит одеждой. – Надо было сразу догадаться…

Скоро оба грека захрапели. Уснул и я, утомленный не столько тяготами пути, сколько бременем невеселых дум.

Очнулся я на исходе ночи, когда все зажженные еще с вечера костры успели погаснуть.

Очнулся – и сначала ничего не понял.

Почему мои зубы сжимают соленый от крови нож? Почему я сижу верхом на человеке, который дышит так тяжко, так взахлеб, словно бы в рот ему непрерывной струей вливают воду? Почему мои руки шарят у него за пазухой?

Но ведь это же не мои зубы! Это не мои руки! Это не я!

Только когда пальцы Хишама нащупали увесистый кожаный мешочек, набитый всякими золотыми штучками, я понял, что случилось непредвиденное – мой падкий на чужое добро предок зарезал одного из своих спасителей.

Как должен отреагировать на такое злодеяние порядочный человек? Самое меньшее – пощечиной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но нельзя же ударить самого себя, тем более что эти окровавленные лапы не повинуются мне. Закричать, поднять тревогу? Наверное, это возможно… И что тогда? Кого изрубят мечами, вскинут на копья или живьем зароют в землю? Хишама? Меня? Или нас обоих, поскольку волею случая мы делим одно и то же тело? А мне так надоело умирать…

Что же остается – потворствовать убийце?

Но и это не самое страшное. Я стал невольным соучастником преступления, потому что только благодаря мне Хишам сумел понять, о чем именно говорят между собой греческие купцы. Он же по-ихнему – ни бум-бум! Зато неким загадочным образом вхож в мое сознание. Такая промашка, скажем прямо, со мной случается впервые.

Хишам тем временем уже завладел кошелем и, перехватив нож в правую руку, стал подползать к Клеодему, спокойно похрапывающему по другую сторону еле-еле мерцающего кострища (оказывается, первым был прирезан Диномах).

Тут уж сторонним наблюдателем никак не останешься! Тут надо действовать! Нельзя позволить этому гаду даже замахнуться ножом.

Хишам мужик, конечно, крепкий, но надо проверить, как он держит удар. В особенности – направленный изнутри.

Как и планировалось заранее, первым объектом моей атаки стали его органы чувств – зрение, обоняние, слух. Ослепить, оглушить, ошарашить – это очень даже немало. Хотелось, конечно, чтобы первый удар стал и последним (в смысле – решающим), ведь если схватка затянется, мои шансы на успех могут растаять, как лед под южным солнцем.

Несмотря на все сомнения, атака удалась (главным образом, благодаря тишине и мраку ночи, помешавшим Хишаму понять, что же это такое случилось с его глазами и ушами), хотя, к сожалению, капитуляцией противника не завершилась.

У этого чудовища была железная воля и прямо-таки звериное упорство. Даже лишившись контакта с внешним миром, он продолжал гнуть свое – подбирался к жертве все ближе и ближе.