Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довоенная история немецкой экономики
Чтобы понять проблемы немецкого богатства в первой половине XX века, необходимо вернуться в 1914 год[196]. Одним из самых опасных бедствий для богатства и благосостояния является гиперинфляция. Это ужасно изнурительная экономическая болезнь возникает, когда по какой-либо причине страна печатает деньги, что вызывает к жизни инфляцию, а затем, из-за недостатка политического мужества, продолжает использовать печатный станок, и процесс выходит из-под контроля. Как всегда, развитие гиперинфляции имеет сложные причины, но в случае с Германией главной движущей силой стал проигрыш в Первой мировой войне. В 1914 году немецкая марка, британский шиллинг, французский франк и итальянская лира находились примерно в равенстве друг с другом, и все колебались между четырьмя и пятью за доллар. Со времен Отто фон Бисмарка в конце прошлого века, военные авантюры Германии финансировались за счет займов и впоследствии оплачивались путем погашения долга за счет военных трофеев. В 1914 году Германия была процветающей, богатой страной, а ее армия считалась лучшей в мире. Кроме того, ее правитель, кайзер Вильгельм, построил грозный военно-морской флот. Кайзер и министерство финансов твердо рассчитывали выиграть Великую войну (как называли Первую мировую войну в то время) относительно быстро, и они предполагали, что прежняя схема финансирования окажется пригодной и в этом случае. Единственным откровенным скептиком был фондовый рынок, который, по мере приближения войны, падал как камень. С января по декабрь 1914 года берлинский рынок упал в реальном выражении на 41 %, а в конце года биржа была закрыта.
Однако в 1918 году, после заключения перемирия, для проигравшей стороны, Германии, не было никакой добычи. К концу войны она имела огромную сумму государственного долга в виде государственных облигаций, которые были проданы населению, что вызвало огромный рост денежной массы и чрезвычайную слабость валюты. В результате немецкая экономика оказалась на грани гиперинфляции еще до первой выплаты репараций. После заключения перемирия, но задолго до того, как были определены условия выплаты репараций, Берлинская фондовая биржа вновь открылась, поднялась на короткое время и рухнула. В мае 1921 года была определена сумма репараций, которые должна была выплатить Германия. Запланированные выплаты составили 10 % от ВНП и 80 % от экспорта: бремя, которое, по мнению многих экспертов, в частности Дж. П. Моргана, было неподъемным.
Немецкая экономика погрузилась в гиперинфляцию, и к концу 1923 года инфляция полностью вышла из-под контроля. Марка торговалась по курсу буквально около одного триллиона за один доллар. Банки взимали 35 % в день, а домохозяйки отправлялись на рынок с тачкой, полной марок, и возвращались со скудной едой. Простые люди, купившие государственные облигации для поддержки военных действий, как и банковские вкладчики, потеряли все. Уолтер Леви, уроженец Германии, нефтяной консультант в Нью-Йорке, рассказал автору Джорджу Гудману (Адам Смит), как его отец планировал выход на пенсию: «Мой отец был адвокатом, он заключил страховой договор в 1903 году и каждый месяц исправно вносил платежи. Это был полис на 20 лет, и когда наступил срок его действия, он обналичил его и купил одну буханку хлеба».
От гиперинфляции выиграли лишь несколько искушенных людей, которые хеджировали марку в 1918 году или ранее; землевладельцы, которые погасили ипотечные кредиты, и бизнесмены, которые погасили кредиты и стали владельцами недвижимости без обременений. «Это было, – писал Пол Джонсон в журнале Modern Times, – одно из самых больших и грубых перераспределений богатства в истории». Гитлер и немецкая общественность обвиняли Версальский договор и еврейских спекулянтов.
Ни один график не может передать потрясающую крутизну подъема истинной гиперинфляции. Цифры лучше справляются с этой задачей. С 1919 по 1921 год в Германии инфляция CPI постепенно росла от практически стабильных цен до 2 % годового показателя. К июню 1922 года инфляция составила 4 % в год, к сентябрю – 22 %, а к декабрю – 68 %. Затем произошел настоящий взлет: в марте 1933 года она достигла 285 %, затем 765 % в июне, 1 500 000 % в сентябре, и, наконец, 152 221 670 000 % в декабре.
Через столь большой промежуток времени нелегко определить, как вели себя акции во время гиперинфляции. Индекс, который использовался с 1917 по 1923 год, измерялся в золотых марках, а не в бумажных. Как показано на рис. 11.3, с точки зрения покупательной способности индекс взлетел в четыре раза с катастрофически низкого уровня в самый разгар гиперинфляции, а затем упал, и до конца десятилетия больше ничего не происходило. Проблема заключается в том, что с 1924 года был введен новый, более широкий индекс 213 акций, поэтому показатели двух связанных индексов не являются строго сопоставимыми. Акции, похоже, были хорошим местом, чтобы пытаться сохранить остатки в последние, самые катастрофические стадии гиперинфляции, но в основном потому, что их падение оказалось настолько глубоким, что никакая экономическая катастрофа уже не могла им повредить. Однако в целом немецкие акции вели себя весьма умно: в 1914 году они вели себя так, как будто заранее знали, что Германия проиграет войну. Затем в 1918 году они предвидели, что победители наложат репарации, которые обанкротят страну, и наконец, в 1921 году они предвидели грядущую гиперинфляцию.
Эта идея крайне важна для сохранения богатства. Гиперинфляция происходит время от времени, и, по сути, она – один из четырех всадников, только в новом, модном костюме. Чтобы выжить, а тем более процветать, владельцу богатства необходимо владеть имуществом, недвижимостью или бизнесом, используя заемные средства. Затем вы выплачиваете долги обесцененной валютой и владеете реальными активами. Конечно, если вы ошибетесь и последует дефляция, долг уничтожит вас, а ваши кредиторы окажутся в выигрыше.
Последовательность событий, достигших кульминации в гиперинфляции, создала обстановку крайнего социального расстройства и разочарования, которые привели к возвышению Гитлера. Германия все еще была богатой страной, но, когда для перевозки денег стали использоваться тачки, цены на продукты и молоко менялись два раза в день, а мелкое воровство приобрело угрожающие масштабы, люди начали понимать, что что-то пошло не так. Фермеры отказывались продавать продовольствие за ничего не стоящие бумажки, а рабочие, получив зарплату, спешили в ближайший магазин. Вспыхнули продовольственные бунты. Представители среднего класса были вынуждены продавать или обменивать драгоценности, мебель, картины –