Более того, мир настолько сложен, а судьба так непредсказуема, что невозможно контролировать других людей или обстоятельства в той мере, чтобы на самом деле быть хозяином своей судьбы. Ни один разум не способен создать интеллектуальные системы или модели, которые позволили бы точно понять окружающий мир или предугадать будущее. Силы воли человека недостаточно, чтобы контролировать его желания. Обладай мы такой силой воли, мы легко начинали бы новую жизнь с понедельника. Диеты бы работали. И книжные магазины не были бы завалены книгами по популярной психологии; достаточно было бы всего одной такой книги, чтобы вы ее прочли, сделали то, что в ней говорится, и преодолели бы все свои трудности.

Проблема в том, пришел к выводу Августин, что человек, думая, будто может спасти себя своими силами, утверждается в том самом грехе, который не дает ему этого сделать, а именно в грехе гордыни, в заблуждении, что может управлять своей жизнью, как капитан кораблем.

Что такое гордыня? Родственное ей слово «гордость» скорее обозначает нечто хорошее. Гордость — это приятные эмоции, которые мы испытываем, оценивая себя и все, что с нами связано. С другой стороны, гордость оборачивается высокомерием, эгоизмом, хвастовством, показухой. Однако это лишь одно из проявлений гордыни, и не в этом ее суть.

Согласно одному из определений, гордость означает, что человек ставит в основу счастья свои достижения, оценивает собственную значимость по своим делам и верит, что реализовать свое предназначение можно одними лишь своими усилиями.

Гордость и гордыня встречаются и в гипертрофированной форме: этакий напыщенный Дональд Трамп. Такой человек выставляет напоказ доказательства своего превосходства: он хочет быть в ВИП-списках, хвастается своими успехами в разговорах, высматривает блеск своего превосходства в чужих глазах. Он считает, что именно чувство превосходства рано или поздно подарит ему умиротворение.

Эта версия знакома всем. Но бывают и другие гордые люди — с низкой самооценкой. Они считают, что не реализовали свой потенциал, чувствуют себя недостойными, хотят спрятаться, исчезнуть, скрыться от внимания, чтобы зализать свои раны. Мы не воспринимаем таких людей как гордецов, но в глубине души они страдают от того же недуга. Точно так же как Трампы, они привязывают счастье к достижениям, но ставят себе за жизнь не пятерку с плюсом, а двойку с минусом. Они точно так же не думают о других и сосредоточены на себе, но склонны жалеть себя и замыкаться, а не стоять на своем и хвастаться.

Главный парадокс гордыни в том, что часто в ней сочетаются высшая степень уверенности в себе и крайняя тревожность. Гордый человек часто кажется самодостаточным и эгоистичным, хотя на самом деле он раним и полон сомнений. Гордый человек хочет почувствовать свою ценность, заслужив блестящую репутацию, но тем самым делает свое самосознание зависимым от легкомысленной толпы сплетников. Гордый человек хочет быть лучше всех, но обязательно найдутся те, кто способен на большее. Честолюбец становится примером для соперников: будь таким же, иначе проиграешь; каждый должен упорно стремиться к успеху и ни к чему больше. В результате у него ни в чем не остается уверенности, как у дантовского персонажа: «…во мне бы он не встретил / Хвалителя, наверно, и поднесь; Быть первым я всегда усердно метил».

В стремлении завоевать восхищение гордые люди часто выглядят смешно. У них есть удивительная склонность превращать себя в шутов: прикрывать лысину начесом, покупать золотые унитазы, которые никого не впечатляют, рассказывать о знаменитостях, никого не вдохновляя. Гордый человек, пишет Августин, «слушает себя, и тот, кто себе потворствует, самому себе кажется великим. Но тот, кто себе потворствует, потворствует глупцу, ибо сам есть глупец, когда себе потворствует».

Гордыня, как отмечал писатель и священнослужитель Тим Келлер, нестабильна, потому что другие люди по рассеянности или намеренно обращаются с эго гордого человека с меньшим почтением, чем, как ему кажется, оно того заслуживает. Его чувства неизменно оказываются задеты. Он постоянно притворяется. В заботе о своем эго он больше сил тратит на то, чтобы показать, как он счастлив, чем на то, чтобы на самом деле испытывать счастье.

Августин вдруг понял, что решение проблемы придет к нему лишь после преобразования гораздо более фундаментального, чем все прежние, после отказа от самой идеи, что он может выступать источником решения.

Августин писал, что Бог усеял жизнь его горестями и печалями, чтобы привести его к Себе. «Я чем больше был в годах, тем мерзостнее становился в своих пустых мечтах. Я не мог представить себе иной сущности, кроме той, которую привыкли видеть вот эти мои глаза». Или, по известному его высказыванию, «не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе».

Муки Августина в те годы, когда он отдавался честолюбивым устремлениям, — во всяком случае, как он пишет об этом времени позже, — не были просто муками самовлюбленного и неуравновешенного человека. Это были муки человека, который в глубине души чувствовал, что есть иной, лучший, способ жить, но пока не нашел его. Те, кто пришел к религии, говорят, что до тех пор, пока не нашли Бога, они ощущали внутри себя пустоту, осознавали недостаток Божественного присутствия, который терзал их изнутри, и этот недостаток уже есть свидетельство Его присутствия. Августин догадывался, чего ему не хватает для умиротворения, но все же, как ни странно, не искал этого.

Чтобы перейти от расколотой жизни к целостной, от случайной — к осмысленной, нужно отсечь некоторые пути. Августин, как и большинство из нас в подобных обстоятельствах, не хотел ограничивать свои возможности и отказываться от того, что приносило ему удовольствие. Его естественным убеждением было, что он избавится от тревог, если будет удовлетворять как можно больше своих желаний. Он эмоционально колебался между религиозной жизнью, ради которой боялся пожертвовать всем остальным, и светской, которую презирал, но был не в состоянии отвергнуть. Он решил для себя, что вместо собственной личности поставит в центре своей жизни Бога, но при этом не желал следовать этому решению.

Августин беспокоился о своей репутации. Он боялся, что ему придется отказаться от чувственных удовольствий, ощущая, что для него воздержание — необходимая часть религиозной жизни. «Спор этот шел в сердце моем: обо мне самом и против меня самого». Оглядываясь назад, он вспоминал: «Любя счастливую жизнь, я боялся найти ее там, где она есть: я искал ее, убегая от нее».

Он продолжал откладывать задуманное. «Сделай меня добродетельным — только не сейчас».

В «Исповеди» Августин описывает случай, когда он покончил с отсрочками. Он сидел в саду и беседовал с другом по имени Алипий. Тот рассказывал ему о египетских монахах, которые отказались от всего мирского ради служения Господу. Августин был потрясен. Люди, далекие от благ образования, творили великие дела, а те, кто обучался, жили только ради себя. «Что же это с нами? — воскликнул он. — Поднимаются неучи и похищают Царство Небесное, а мы с нашей бездушной наукой валяемся в плотской грязи­!»

В пылу сомнений и самобичевания Августин поднялся и ушел на глазах у изумленного Алипия, который не смог вымолвить ни слова. Августин начал ходить по саду, и скоро Алипий встал и начал ходить за ним. Августин чувствовал, как тело его взывает к тому, чтобы покончить с этой жизнью, разделенной надвое его же руками, как требует прекратить метаться из стороны в сторону. Он рвал на себе волосы, бил себя по лбу, воздевал руки к небу и сгибался, хватаясь за колено. Казалось, будто сам Бог бьет его изнутри, оказывая «суровое милосердие», усугубляя его терзания от страха и стыда. «Пусть это будет вот сейчас, вот сейчас!» — восклицал он.