– Не первая и не последняя. Никуда не денешься – родишь!

– Посмотрю на тебя, когда самой время придет.

– Нашли племенную кобылу. Тебе надо, ты и рожай! Мне фигуру портить не резон.

Таня перевернулась на плоский, согретый солнцем живот, сорвала травинку.

Лена с завистью посмотрела на старшую сестру: хороша как! Загар ровный, золотистый, кожа так и светится, талия, как у Гурченко, волосы – копна золотая. И глаза – карие, с золотистыми же крапинками. Столько парней за Танькой увивается, а до сих пор одна. Мать все глаза выплакала. Болит, дескать, сердце за кровиночку. Где ж это видано, чтобы младшая вперед старшей замуж пошла. Не по-людски! Но ведь сердцу не прикажешь.

Хороша-то Таня, хороша, а Димка ее, Лену, выбрал. Пусть и ноги у нее толще, и на щеках ямочки, и покушать любит, а все равно – женился на ней. Вот только не понимала она, почему. И не только она одна, все не понимали: почему такой парень, как Димка, выбрал в жены нескладную толстую тетеху, а на красавицу-сестру даже и не взглянул.

– Говорят, за границей вместе с мужьями рожают, – прошептала Лена. – Я когда в декрет уходила, журнал принесли. Импортный. На немецком языке. Там так и написано. Муж при жене, а она рожает. Вот потеха!

– Почему потеха? Баба, значит, мучайся, а мужик в стороне? С друзьями отмечать?

– А вдруг он потом на меня и не взглянет?! Зачем ему на меня такую смотреть?

– Никак, ты со своим решила рожать? – хохотнула Таня. – По заграничному!

Хохоток получился отрывистым и злым.

Лена обиженно замолчала. Иногда она совершенно не понимала сестру. Добрая, внимательная, Таня с первого взгляда невзлюбила Димку, и антипатия постепенно перекинулась на младшую сестру, словно та была виновата в том, что замуж выскочила, не спросив разрешения, да еще за того, кто Тане не люб.

– Беда с девкой, – причитала мать. – Хоть бы парня себе нашла, а то сладу нет – как с цепи сорвалась.

– Найдет, куда денется, – взбадривал отец. – Такого мужика отхватит, что нам и не снилось! Ей еще Ленка завидовать будет.

– Купаться пойдешь? – Лена робко коснулась золотистого плеча сестры. – Я бы еще сплавала. Но одной боязно.

Татьяна лениво встала, потянулась.

– Пошли, трусиха!

Лена зарделась:

– Я только купальник сниму, ладно? Давит что-то.

Таня пожала плечами:

– Снимай. Все равно никто не видит.

Озеро было холодным, глубоким и черным. Отойдешь от берега полметра и по горло уходишь в темную воду – кончиками пальцев чувствуешь илистое дно, и от этого делается сладко и страшно. Вода еще не успела прогреться, но после палящего солнца приятно освежала.

Плыли медленно. В воде Лене было легче. Огромный живот становился невесомым, как воздушный шарик на майской демонстрации. Он плыл сам по себе, подчиняясь собственному ритму, увлекая на середину озера. Тупая, ноющая боль, беспокоившая с утра, стихла, и Лена чувствовала себя сильной, красивой и уверенной. Вот вернется Димка из командировки, увидит ее, обнимет крепко-крепко, и заживут они счастливо, всем на зависть!

– Что-то ты разошлась, сестричка, – Таня резко перевернулась, обдав каскадом брызг. – Далеко заплыли. Поворачивай к берегу.

– Не могу, – после паузы ответила Лена. – Я, кажется, рожаю.

– Сдурела? – двумя гребками Таня подплыла.

Лена беспомощно барахталась, чувствуя, как живот наливается болью и тянет на самое дно.

– Он захлебнется!

– Кто? – Таня потянула сестру к берегу.

– Ребенок!

– Терпи! – приказала Таня.

– Больно!

Подхватив под мышки, она положила сестру на себя, и теперь гребла одной рукой. Тело Лены казалось каменным. Живот гигантской белой рыбиной то выступал над водой, то уходил вглубь.

– А-а!

Таня скорее почувствовала эту последнюю схватку, чем поняла, инстинктивно разжала руки и поднырнула под сестру. Ухватила младенца. Вынырнула, держа его над головой.

До берега не больше двух метров. Всего ничего!

Над озером раздался первый крик.

Озеро вспенилось, забурлило.

– Живой? – просипела Лена.

– Орет, значит, живой!

– Дай мне его!

– Плыви, если можешь! На берегу отдам!

– Как? Пуповина!

Таня нагнулась и, превозмогая отвращение, перегрызла пуповину. И откуда только силы взялись?

Младенец довольно мяукнул и прижался к ней, словно Таня все сделала правильно. Невероятная сила пронзила ее.

И почему вода казалась раньше страшной и темной? Мягкая, теплая, она обволакивала. Ступни нащупали дно.

– Вставай!

– Таня!

За младшей сестрой тянулся красный шлейф, с каждой секундой он ширился, а она напротив, съеживалась, бледнея…

– Помоги!

Младенец агукнул, и Таня с нежностью поцеловала мокрою головку. Решение пришло само собой. По воде она подошла к сестре:

– Всю жизнь ты мне мешала! Сдохни!

Сильная рука блеснула на солнце влажной блесной. Схватила за длинные мокрые волосы, одним рывком накрутила на локоть и утянула под воду.

Лена почти не сопротивлялась.

Круги, пузыри.

Легкая рябь.

Вода склонилась перед своим повелителем.

4 мая

Рейс «Москва-Ленинград» задержали на час. Пассажиры беспокойно крутились в своих креслах. Стюардессы разносили напитки, уверяя, что «так надо». Фраза действовала магически. Каждый вкладывал в нее свой смысл, но каждый понимал: действительно, если рейс задерживают, значит, так надо.

В среднем ряду сидела молодая пара. Мужчина раздраженно листал журнал. Его спутница равнодушно смотрела в иллюминатор.

– Дождь пошел, – сказала она. – А в Ленинграде жара. Жаль, летних вещей не взяла. Надо будет что-нибудь купить. Ты случайно не знаешь хорошего магазина женской одежды в Ленинграде?

– С какой радости я должен интересоваться женскими тряпками?

– С такой, что у тебя молодая красивая жена, и ты должен удовлетворять ее капризы.

– Твои капризы кого хочешь с ума сведут. Знаешь, как тебя за глаза называют? Партийная принцесса.

Женщина улыбнулась.

– Я вообще не понимаю, зачем ты летишь, – мужчина отложил журнал на соседнее пустующее кресло. – Это деловая поездка. Будут важные люди. Все без жен. У меня не останется времени на твои развлечения.

– Развлекусь сама.

Бешеный взгляд, который вызвал новую улыбку. Змеиную. Понимающую. Он ненавидел эти улыбки.