За чистый и крылатый дар» (242). К подтекстам стихотворения630 можно добавить другие некрасовские строки: «Спасибо, сторона родная / За твой врачующий простор»631.

Подхватывая рыдания, Федор перекраивает их в каламбур: «…за чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин?» (216). Можно догадаться, откуда, – из «Римских трагедий» Корнеля, из театральной декламации классицизма. Рыдающая нота – эхо рокового рокота:

Спадают с плеч классические шали,

Рас плавленный страданьем крепнет голос.

И достигает скорбного закала

Негодованьем раскаленный слог

(Мандельштам, «Я не увижу знаменитой Федры»).

М. Лотман услышал в рыданьях анаграмму ключевого слова Дар632, но это скорее каламбур, чем анаграмма: рыдания – дар родины, родина – дар рыданий. Транслируя рыданья, стих артикулирует содроганья.

Толчком первого стихотворения послужило падение капли:

Что его подтолкнуло? Думаю, что знаю. Без малейшего дуновения ветра, самый вес дождевой капли, сверкавшей заемной роскошью на сердцевидном листе, заставил его кончик опуститься, и то, что было похоже на шарик ртути, совершило неожиданное глиссандо вниз вдоль центральной жилки – и, сбросив свою яркую ношу, освобожденный лист разогнулся633.

С кончика пера свисает капля чернил: «Я вишу на пере у Творца / Крупной каплей лилового лоска»634. С края ресницы стекает капля слезы. Капля – магический кристалл, в котором одновременно отражается мир и видение мира: «и в капле медвяной, в росинке прозрачно-зеленой / я Бога, и мир, и себя узнаю» (Ст 164).

Но если капля содержит в себе все и все начинается с капли, то это не слеза, а другая капля – «куда более горячая, горькая и драгоценная» (399). Речь идет о симптоме, который в еврейской традиции именуется случайной каплей (tipat keri) и связывается с ночными посещениями Лилит. Точнее, сама Лилит, букв. «ночница» – это спутник своего симптома. «Она была первой, имевшей колдовскую способность накипанием света и сладости прожигать мой сон насквозь», – говорится в «Других берегах» о Полиньке, и той же способностью обладают все последующие лолиты и карменситы. Из случайной капли возникают «клипот», сосуды нечистоты, но души, родившиеся из семени Адама Кадмона, признаются высокими: они родились из чистого желания Отца.

Случайная капля возвращается в текстах Набокова с неслучайным постоянством. Можно сказать, что это его сигнатура: автор подписывается симптомом, поскольку это сильный симптом.

Капля жжет:

Горячее падение восковой капли на костяшки руки (2, 415); с горячей каплей краски, то висящей на кончике носа, то обжигающей верхнюю губу (5, 382); И он уже почти прикоснулся к ней, но вдруг не сдержал вскипевшего блаженства (2, 179). Ничто не имело значения, кроме настоя счастья, вскипающего внутри моего тела (II, 77); Слишком страстный поцелуй заставил его в такси пролить несколько нетерпеливых огненных капель (V, 37).

Мечтая о Зине, Федор ощущает, как по телу стекает «ручеек пота, впадая в водоем пупа» (509). В письме 26 июля 1923 года, еще до отправки слёз, Набоков посылает Вере стихотворение «Я стер со лба уколы капель жгучих»635. Прецедент капли Набокова – слеза Демона, пролитая на пороге девической кельи:

Поныне возле кельи той

Насквозь прожженный виден камень

Слезою жаркою, как пламень,

Нечеловеческой слезой!..

Грузинская легенда, по-видимому, имеет отношение к осетинскому эпосу: Сосруко рождается из семени, которое его отец Сос пролил при виде купающейся Сатаны. Капля оплодотворяет камень. Буква инсеминирует текст. В градации /с/ – /з/ – /ж/ шипящий согласный – самый резкий (strident) звук, соответственно сильный симптом – нож цыганщины:

Ж ги души, огнь бросай в сердца

От смуглого лица

(Державин, «Цыганская пляска»).

Старый муж, грозный муж,

Режь меня, жги меня

(Пушкин, <Песня цыганки>).

А монисто бренчало, цыганка плясала

И визжала заре о любви

(Блок, «Никогда не забуду – он был или не был…»).

«Еще я смутно помню какое-то воспоминанья жало», – пишет автор о своем первом стихотворении636 (ПС, 745). Скорее всего, ему вспоминается первая встреча с Тамарой: «Дождавшись того, чтобы сел невидимый мне овод, она прихлопнула его» (V, 513). В знойном эпизоде тот же знак метит фавна: «Слепень, незаметно севший к нему на ляжку, успел обжечь тупым хоботком» (510).

Сочинив стихотворение, мальчик читает его матери:

Вскоре я закончил декламацию и поднял на нее глаза. Она восторженно улыбалась сквозь слезы, которые струились по лицу. «Как чудесно, как красиво», – сказала она и со все возрастающей нежностью в улыбке протянула мне зеркальце, чтобы я мог увидеть мазок крови на скуле, где в какой-то неопределимый момент раздавил упившегося комара, бессознательно подперев кулаком щеку637.

Симптом обнажает автора перед читателем: местом письма становится тело поэта. То же приключение случилось в лесу с Федором, и подстроила его Лилит, но обнажает писателя само письмо: краска стыда метит первое стихотворение.

Оценка словесной продукции может меняться, но ее телесная маркировка сохраняется:

Ему представилась ее радость при чтении статьи о нем, и на мгновение он почувствовал по отношению к самому себе материнскую гордость; мало того: материнская слеза обожгла ему края век (216).

Посылая Вере «уколы капель жгучих», Набоков воспроизводит материнскую слезу внутри текста – инскрибирует первое письмо в своем письме. Материнская слеза старше отцовского семени – она возникает на той стадии творения, когда отец еще не различается с матерью: Адам Кадмон имеет андрогинную природу. И это более высокая капля – первые эманации божественного тела исходят из глаз.

В книге «Зоар» первый акт творения – отпечаток крепкой искры (buzina’ de-kardinuta’) в пространстве бесконечного света. Первый след – точка буквы йуд, с которой начинается божественное имя: «точка-голем, у которой нет формы, но из которой происходят все буквы, поскольку, чтобы написать букву, нужно начать с точки – прикоснуться пером к бумаге»638. Укус комара – это тоже прикосновение пера. Случайная капля – первая клякса. Письмо Набокова переписывает нулевую точку, и вопрос не в том, был ли знаком автор с каббалой, а существует ли другое начало письма и может ли письмо забыть о своем начале.

«Поэзия местополагательна», и место поэзии – проза. «Дар» вырастает из рецензии на поэтический сборник. «Другие берега» имитируют «Новую жизнь» Данте. Слепые наплывания жестокого романса возвращаются в «Адмиралтейской игле»: