имел большого опыта работы с театром. К тому же он посвятил изучению пушкинской биографии около трети собственной жизни и потому никак не мог согласиться на пьесу, где Пушкин не появится вовсе. Вересаеву хотелось, чтобы пьеса была более биографической, но на это не мог пойти Булгаков; Вересаев желал показать Пушкина или по крайней мере использовать возможность показать людей, окружающих отсутствующего Пушкина, как слабых и злых. Уже в «Кабале святош» Булгаков отказался от задачи написать биографическую пьесу; еще меньше такая задача занимала его при работе над пьесой о Пушкине. То, что в качестве сюжетной основы были выбраны только несколько последних дней жизни поэта, в высшей степени характерно для Булгакова. Что же касается присутствия Пушкина на сцене, то Булгакову не хотелось создавать персонажа, произносящего придуманные или даже пушкинские строки, и потому он нашел самое простое, самое элегантное и, может быть, самое ироничное решение: вместо «живого Пушкина», которого хотел видеть на сцене Вересаев, Булгаков показал только умершего Пушкина.

Кроме того, Вересаеву хотелось, чтобы пьеса соответствовала своему названию и потому показывала бы всю жизнь Пушкина, а не только его гибель, – это тоже примечательно. Кёртис писала, что булгаковский Пушкин представлял «культуру, которая находилась под угрозой даже в свое время и которая в новом мире казалась брошенной, забытой и отвергнутой» [Curtis 1987: 77]. По мнению Вересаева, которого сначала сам Булгаков, а впоследствии и булгаковеды обвиняли в излишней прямолинейности, зрителям нужно было напомнить о том, что Пушкин был национальным достоянием. Как мы знаем, Вересаев в своем собрании воспоминаний и анекдотов о Пушкине не заботился об отделении фактов от вымысла; похоже, для него воспоминание само по себе было важнее деталей, содержавшихся в этом воспоминании, или того, насколько детали соответствуют фактам биографии Пушкина. Как бы то ни было, Вересаев оказался категорически не согласен с булгаковской версией «последних дней» поэта, и их партнерство распалось.

В пьесе «Александр Пушкин» четыре действия, разделенные на десять сцен. В первом акте даются сцены в квартире Пушкина и доме С. В. Салтыкова, книголюба и хозяина «литературных завтраков», на которых обсуждалось значение Пушкина как поэта. Во втором акте показан бал в доме Воронцовых, где происходят важные встречи Н. Н. Пушкиной: сначала она встречается с глазу на глаз с императором, потом с Геккереном, а затем с Дантесом. Потом следует сцена в Третьем отделении, где различные шпионы и доносчики обсуждают последние произведения и поступки Пушкина. В третьем действии три сцены: в квартире Геккерена; сцена дуэли; сцена в квартире Пушкина перед возвращением с дуэли. Последние слова в третьем акте произносит пушкинский секундант Данзас: он объявляет, что поэт смертельно ранен. Четвертое действие начинается с событий, следующих сразу за смертью: судьба Пушкина уже определена, и начинается посмертное существование. В первой сцене его тело выносят из квартиры, а вторая разворачивается перед домом на Мойке, где собрались студенты и другие поклонники поэта (по донесениям жандармов, в этот день у дома, где жил поэт, побывало 47 тысяч человек). Заключительная сцена происходит на почтовой станции, где сопровождающие тело Пушкина в Святые Горы останавливаются на короткое время, чтобы согреться. По утверждению Ерыкаловой, Булгаков набросал весь этот план уже в первой записной книжке и не отклонялся от него в процессе работы [Булгаков 1990а: 681].

Первые звуки, раздающиеся на сцене в начале пьесы, – это вой разыгравшейся за окном вьюги. Невестка Пушкина А. Н. Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. Бьют часы, которые починяет вымышленный Битков, «часовой мастер» и агент Третьего отделения[190]. Эти звуки и персонажи с самого начала определяют важные темы пьесы: использование пушкинских текстов, любовь и предательство друзей и врагов, окончание земных дней поэта. Гончарова напевает строки из «Зимнего вечера», в которых упоминается буря, и ее пение смешивается с завыванием и свистом вьюги за окном. Александра Николаевна, как и Битков, любит и ценит пушкинские стихи, в то время как Наталья Николаевна их терпеть не может. Светские сплетники и другие поэты заявляют, что Пушкин исписался. Николай I вспоминает свободолюбивые стихи десятилетней давности и по-прежнему не может простить их Пушкину. Битков, обладающий замечательной памятью, немедленно оценивает и запоминает пушкинские строки: «Какая чудная песня! <…> Прекрасное сочинение» [Булгаков 1990а: 464]. Некоторые исследователи называли Биткова зловещей фигурой, но другие (и в том числе автор этих строк) находят его довольно симпатичным[191]. Среди персонажей пьесы полностью вымышлены только шпионы – Богомазов и Битков. Булгаков изображает Богомазова добровольным доносчиком, однако Битков лишен зловещей ауры, несмотря на свою деятельность, и обнаруживает, возможно невольно, что задание читать и запоминать стихи Пушкина не лишено приятности[192]. В последней сцене пьесы Битков, укоряя себя за то, что не смог уберечь Пушкина от дуэли, отправляется сопровождать тело поэта. В финале повторяются те же звуки, что и в начале пьесы, и это создает эффект кольцевой композиции. В то время как буря завывает на улице, Битков декламирует строки из «Зимнего вечера» жене станционного смотрителя: «Ой, буря… Самые лучшие стихи написал: “Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя…” Слышишь, верно: как дитя. Сколько тебе за штоф?» [Булгаков 1990а: 511]. Расплатившись со смотрительшей, Битков продолжает декламировать стихотворение. Пьеса заканчивается тем, что жандармский ротмистр Ракеев объявляет об отправлении похоронного эскорта: «Ехать».

Уже работая над первой сценой, Булгаков и Вересаев не смогли согласиться относительно одного персонажа: Булгакову хотелось, чтобы на сцену вышла ростовщица, а Вересаев настаивал на ростовщике. Булгаков писал Вересаеву:

<Я> всякий раз шел на то, чтобы делать поправки в черновиках при первом же возражении с Вашей стороны, не считаясь с тем, касается ли дело чисто исторической части или драматургической. <…> Исторически известно, что Пушкин всем сильно задолжал. Я ввожу в первой картине ростовщицу. Вы утверждаете, что ростовщица нехороша и нужен ростовщик. Я немедленно меняю. Что лучше с моей точки зрения? Лучше ростовщица. Но я уступаю [Булгаков 19906: 537].

Вересаев предпочел дать исторически верный образ А. П. Шишкина, которому Пушкин действительно заложил в последний раз, 24 января 1837 года, некоторые вещи. Однако предложенный Булгаковым персонаж тоже был по большей части исторически верен: драматург планировал вывести на сцену жену Шишкина, поменяв только ее фамилию на Клюшки – на (эта комическая фамилия заставила одного исследователя причислить ее к той галерее характеров, к которой принадлежит Коробочка из «Мертвых душ»), но при этом упомянуть ее подлинную девичью фамилию – Сновидова. Речь введенного в