Я подхватила с пола трясущееся жирненькоетельце. У мопсов от природы несчастное выражение на очаровательных мордочках,но на этот раз из глаз Ады текли самые настоящие слезы. За всю ее недолгуюжизнь мопсиху никогда не били, и сейчас она просто не понимала, что за ужастворится вокруг. Прижав ее к себе, я рявкнула:

– Собака живет в этом доме, это ты должназнать свое место, что она сделала?

– Безобразие! – вскипелаВика. – Прихожу из магазина, а она спит в моей кровати, прямо на подушке!

– Убирай белье, а не оставляй разобраннымдиван.

– Но он тяжелый! Не могу я одна сложить!

Я хмыкнула:

– Хочешь сказать, что в твоем возрастеуже не под силу справиться со складным диваном?

Виктория осеклась.

– Спала на твоей простыне, и все? И заэто ты избивала беззащитное существо.

– Смотри, – завопила Виктория,показывая мне разодранные колготки, – смотри, во что эта дрянь превратилачулки! Между прочим, я получаю только пенсию и не могу позволить себе лишние!

Я окинула внимательным взглядом ее красивыйдорогой твидовый костюм, отметила золотой браслет, серьги, вдохнула запахфранцузских духов и процедила сквозь зубы:

– Не надо расшвыривать вещи.

– Кто ты такая, чтобы делать мнезамечания? – пошла в атаку Виктория. – Сама тут в гостях!

Я подхватила рыдающую от ужаса Мулю и, слыша,как два крохотных собачьих сердечка стучат в унисон возле моей груди, четкопроизнесла:

– Ошибаешься, бабуля. Это мой родной дом,я тут навсегда.

Виктория посинела от злобы и, не говоря нислова, прошагала из кухни в прихожую, потом хлопнула входная дверь.

Я посмотрела на притихших собак и оповестила:

– Так, девочки, мы должны вознаградитьсебя за страдания. Вообще-то я купила данный продукт для Кирки с Сережкой, ноон явно достанется вам.

Из сумки появилась упаковка отвратительнодорогого датского паштета из натуральной печени. Полукилограммовая коробочкастоит семьдесят рублей, разврат, да и только. В мгновение ока я разделиласодержимое упаковки на три неравные части. Самую большую отдала стаффордширихе,две поменьше – мопсихам, на сладкое они получили по шоколадной, строгозапрещенной всей кинологической литературой конфете. Говорят, сладкое наноситущерб собачьему здоровью, но сегодня я врачевала душевные раны, и «Белочка»пришлась как нельзя кстати.

Очевидно, злость придает силы, потому что воставшееся до прихода детей время я сделала обед, убрала квартиру, испеклаэклеры и даже погладила Сережкины рубашки, Юлины блузки и пару Кирюшкиных брюкнедавно купленным утюгом.

Ночью, когда дом наконец затих, я лежала вкровати, окруженная собаками, и думала, как пойдет моя жизнь после возвращенияКати. Скорее всего ничего не изменится. Она целыми днями занята на работе,значит, домашнее хозяйство достанется мне, что ж, вполне нормальная роль!

В этот момент Ада подползла к моему лицу ипринялась с жаром облизывать щеки, лоб, подбородок. Ее толстенький хвостикработал как пропеллер, а из грудки вырывались нежные ворчащие звуки. Яобхватила ее правой рукой, повернулась набок и прижалась к мопсихе. Не сойтимне с этого места, если Ада не пришла сейчас сказать по-собачьи «спасибо».

Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, я тожене ходила открывать дверь сама, это делала Наташа. Вера Мартынова, очевидно, неутруждала себя лишними хлопотами, и меня впустила в квартиру худенькая женщиналет сорока пяти.

– Хозяйка в гостиной, – сообщила онаи провела «майора» в большую, обставленную антикварной мебелью комнату.

Там, между шкафчиком времен Павла I иэлегантной горкой скорее всего Николаевской эпохи, сидела роскошная дама. Такуюкрасоту встретишь только на страницах журналов, и, честно говоря, я считала,что подобный оттенок кожи, такие сочные губы и такие фиолетовые глаза – всеголишь результат труда профессиональных гримеров и стилистов. Но на женщине,мирно пьющей кофе, не было ни грамма косметики. Более того, день сегоднянеожиданно выдался солнечный, яркий свет бил прямо в глаза Вере, безжалостноосвещая лицо. Но даже при таком освещении у красавицы невозможно было найтиизъяны. Волосы, роскошные кудри натуральной блондинки, небрежной волнойраскинулись по плечам, а когда хозяйка встала мне навстречу, стало понятно, чтоее талию можно запросто обхватить двумя пальцами. Четыре замужества идлительная любовная связь с Костей не оставили на Вере Мартыновой никакихследов. Огромные глаза смотрели слегка наивно, пухлые губы сложились в улыбку,и, протянув мне нежную мягкую руку с безупречным маникюром, хозяйка произнесласексуальным меццо:

– Какая страшная история, бедный Котя, зачто его убили?

Я села в кресло, взяла предложенную чашечкукофе и отчеканила:

– Пока не могу сообщить ничегоутешительного. Ведутся оперативно-розыскные мероприятия.

Вера резко встала, халат распахнулся, и яувидела длинные, стройные, безупречные по форме и без всякого признакацеллюлита ноги.

– Скорей всего здесь замешана женщина.

Я вздернула брови:

– Говорят, что вы.

– Я?! – изумилась Вера. – Да мыбыли знакомы полжизни. Не скрою, нас связывали особые взаимоотношения, всегдасчитала Котю своим первым мужем, брак мы не оформляли, но ведь не в штампедело. И зачем мне его убивать?

Я спокойно допила кофе. Может, и впрямь пойтиработать в милицию? Очень уж хорошо получалось у меня вести допросы.

– Речь идет не прямо о вас, кое-кто изобщих знакомых утверждает, будто Марат Рифалин грозился уничтожить Константина,причем именно таким жестоким образом, как это произошло на самом деле.

Вера рассмеялась грудным смехом и, вытащивдлинную коричневую папиросу, спросила:

– Будете?

Не знаю почему, я кивнула и взяла тоненькуюпалочку.

– Марат, – пожала плечамиВера, – хотите, угадаю, кто вам сказал подобную глупость?

Я сосредоточенно глотала ароматный дым,чувствуя, как в желудке делается горячо.

– Акулина Евгеньева, – усмехнуласьВера. – Ведь правда? Знаете, какая у нее кличка – Акула. И дело даже не вимени, а в характере, если вцепится в кого – ни за что не отпустит, а Маратик скрючка слетел, вот и злобится теперь… Хотите, всю правду про нее сообщу изжелания помочь органам?