Была, правда, и другая, негласная, оценка реформаторских стараний Цзян Цин.

Выйдя на «широкую дорогу» политической деятельности, «мисс Ли» вспомнила и о своем прошлом. Вспомнила и решила избавиться от него.

В 1964 году она стала настойчиво требовать допуска в архив Управления общественной безопасности (УОБ) Шанхая, где, разумеется, хранилось пухлое досье о «шанхайском периоде» ее жизни. Ей отказали. Однако некоторое время спустя, когда она стала заместителем руководителя Группы по делам культурной революции при ЦК КПК, а затем еще и членом Политбюро, уже никто не мог противостоять ее желанию — досье оказалось у нее в руках. Одновременно по ее приказу было арестовано 26 руководителей шанхайского УОБ, включая его начальника Хуана Чибо. А свыше 100 сотрудников УОБ, посмевших оспаривать ее указание, были, как сообщалось в печати, «доведены до смерти». «Мисс Ли» никому ничего не прощала.

В октябре 1966 года в том же Шанхае в домах пяти выдающихся деятелей искусства одновременно были проведены обыски, после которых все пятеро были арестованы и подвергнуты репрессиям.

Один из «пятерки», кинорежиссер Чжэн Цзюньли сразу же написал Цзян Цин письмо, в котором были такие строки: «Со мной беседовали насчет Ваших старых писем. Я не помню, чтобы у меня сохранились такие письма. Не сохранились и письма, которые Вы посылали нам, Чжао Даню и его жене. Посылаю несколько старых фотографий, снятых в 30-е годы. Можете поступать с ними по своему усмотрению». Чжэн Цзюньли был заключен в тюрьму, где его пытали. Через два года он скончался в тюремных застенках.

Всемирно известный киноактер Чжао Дань, тот самый, который в фильме «Китайские дети» играл молодого крестьянина, а Цзян Цин — его жену, провел пять долгих лет в одиночной камере, после чего был сослан на каторгу, которая называлась «трудовым перевоспитанием в деревне». «Репрессии, которым я подвергся в годы «культурной революции», — вспоминал он впоследствии, — были гораздо более жестокими, чем мое пребывание в гоминьдановской тюрьме». Он умер в октябре 1980 года в Пекине, когда на фестивале в лондонском «Филм-тиэтр» шесть его наиболее популярных кинолент удостоились самой высокой оценки английских критиков.

«Высокомерная мисс Ли» мстила всем, кто когда-то в прошлом пренебрег ее «актерским талантом», не разглядел его, отказал ей в стремлении стать звездой кино и театра, кто хоть как-то, умышленно или ненароком, обидел ее или, наконец, пришелся тогда из-за зависти не по душе. Все они получили «по заслугам». Популярная певица Ван Кунь была обвинена в «тесных связях с заграницей» и понесла наказание. А писатель Лю Байзой — объявлен «гоминьдановским шпионом» и тоже репрессирован. Проректору Народного университета Сюнь Яню — навешен ярлык «агента военно-стратегического комитета гоминьдана». И он так же оказался за решеткой.

Одна из популярнейших китайских актрис того времени Хун Сэньню покончила с собой в Гуаньчжоу, выбросившись с шестого этажа соего дома. Перед этим домом и на стенах здания театра, где она играла, были развешаны так называемые дацзыбао, в которых она обвинялась в «перерождении» и прочих смертных грехах. Ее наголо остригли и заставили идти по улицам города с остроугольным «колпаком дурака» на голове.

В дaцзыбaо, pacклeнныx сразу же после ее смерти, говорилось, что «она трусливо уклонилась от ожидавшего ее уголовного наказания».

«В феврале 1968 года меня тайно доставили в Пекин, — вспоминала Цинь Гуйчжэнь, работавшая служанкой у Цзян Цин в 30-е годы. — Дело в том, что я, конечно, многое знала об интимных сторонах ее жизни в тот период. Тогда в квартире Лань Пин слонялся самый разношерстный народ. Помнится, однажды она привела мужчину. И ночью между ними началась ссора, а затем настоящая драка. При этом оба схватились за ножи. Я вмешалась и, по-моему, спасла Лань Пин. Мужчина ведь был сильнее ее. А бывало и так, что ей не на что было поесть. Тогда я покупала ей еду на свои скудные сбережения. Я думала, что теперь она захотела встретиться со мной. Но вместо этого меня на семь лет упрятали в тюрьму».

Местью за прошлое дело не ограничивалось. Ведь Цзян Цин хотелось предстать перед всем миром «незаурядной натурой», как она выразилась в беседе с Роксаной Уитке, одинаково хорошо разбирающейся не только в проблемах искусства, но и в политике, хозяйственных вопросах, дипломатии и даже в стратегии военного искусства.

«…Сегодня я хочу ознакомить вас с Сибэйским сражением. Уверена, вас заинтересует эта любопытная история, — заявила американке Цзян Цин во время одной та их бесед. — Дело было так: многотысячная гоминдановская армия под командованием любимчика Чан Кайши генерала Ху Цзуньнаня попалась в нашу западню. Мы начали их окружать… Толпы распропагандированных нами солдат перешли на нашу сторону. Они остались в гоминьдановской форме, но получили фуражки с красной звездой… Бывало, мы пробирались горными тропами, а внизу, прямо под нам шли по дороге гоминьдановцы, до нас доносилась их речь. Мы крались тихо и бесшумно, словно тени… Когда председатель Мао руководил Сибэйским восстанием, я все время была подле него. С нами была группа верных товарищей… Подобные случаи из военной жизни тоже часть моей биографии. Ведь Сибэйским боем я руководила вместе с председателем Мао. Это сражение было ужасно кровопролитным. Мне пришлось нелегко. Когда мы отходили из Яньани, все женщины ушли, переправившись через Хуанхэ, но я осталась рядом с предеедателем. Я была на поле боя до тех пор, пока мы не разгромили армию Ху Цзуньнаня».

Разумеется, это был не единственный случай, когда Цзян Цин выдавала желаемое за действительное только для того, чтобы показать себя необычайно одаренной личностью. И горе было тому, кто пытался усомниться в этом.

Известный в Китае военачальник Ян Чэньу рискнул однажды по-солдатски откровенно предостеречь Цзян Цин от некомпетентного вмешательства в военные дела: «Когда старая курица начинает кукарекать при восходе солнца — это значит, что процветающая фирма в опасности». Реплика стоила ему поста начальника Генштаба HОAK.