Снова ускорились мои дела, и если бы не смена пары сановников, оказавшихся в немилости императора, я бы, наверно, всё завершил в два дня. Так всё успелось в четыре. В том числе и выправление мне бумаг для поездки на юг на новую коронацию. Теперь у меня есть приглашение, и я уже не так разочарован, что не успел на первую.

Проезжая через Россию, я удивлялся, какая это красивая и большая страна! Здешнее «индейское» лето прекрасно. Русские кстати, зовут его «бабье». Говорят: какие бабы, такое и лето. А женщины здесь невероятно красивы… Мой поезд шел тремя часами раньше императорского, и на всем пути следования я наблюдал празднично украшенные станции и полустанки, даже меньшие, чем мой родной Дженезио, и собиравшиеся уже толпы встречающих своего «победоносного императора архистратига» и «Марию Благословенную». В степях Новороссии наши маршруты с императорской четой разошлись. Я прибыл в Одессу – суетный, но красивый торговый город, чем-то похожий на Фриско или Нью-Йорк. Далее морем, вместе с другими «послами» и прочими представителями, мы прибыли в Константинополь.

То, что русские возьмут этот древний град, было понятно мне уже по приезде в Россию. Это была их давняя цель, которую, как и большинство других в идущей Великой войне, они достигли. Проходя мимо бухты Стения, где торчали из воды реи немецких и турецких кораблей, русский пароход дал поминальный гудок, и вскоре нас встретил зияющий воронками от бомб и копотью пожаров Константинополь. Русские на удивление взяли его без больших разрушений, и он хоть и пуст, но нисколько не похож на атакуемый немцами Париж. Русские оказались не только отважными и хитрыми в бою, но и весьма предприимчивыми. По приезде я не раз слышал рассказ, как один русский майор купил у какого-то паши мосты Константинополя.

Поселили нас в одном из красивых и в целом европейских по оснащению особняков в районе Бешикташ, так что, будучи ограниченными в передвижениях, мы вполне могли наблюдать и русский флаг над Толбахче, и подрывы русскими вершин минаретов у ставшей вновь православным храмом Святой Софии. На подъем над ней крестов меня даже приглашали взглянуть. Русские уже основательно успели здесь убраться, и хоть здесь и много пока турецких названий, но прежнего духа уже нет. Нет здесь больше турок, ни живых, ни мертвых. Только выжившие после страшных гонений последних лет армяне и греки, русские солдаты и растущее с каждым днем число переселенцев из России. Этот город явно уже никогда не будет не только ни турецким, но и ни греческим. И с этим местным и нам придется смириться.

В городе еще действует военное положение, и наши перемещения ограничены, решать вопросы в верхах еще не с кем. Но зато, во время исполнения ваших и президента директив, полученных перед отъездом из Москвы, у меня было время переговорить со многими «неофициальными», но более чем значимыми лицами. Не буду освещать в открытом письме всего, но общее настроение их – нужно вкладываться в Россию и Ромею, это будут наиболее доходные инвестиции. Из чего все сходятся еще в двух вещах. Первое – Михаил не просто удачлив, за ним стоит явно опытный и старый игрок. Игрок, казалось, нами потерянный, но вернувшийся домой в долгом путешествии Константинополь – Псков – Москва – Константинополь. Похоже, Рим третий действительно оставался Римом вторым, но его византийская хитрость долго позволяла ему прятаться от даже самых зорких глаз. И второй вывод – Великую войну нужно скорее заканчивать. С каждым днём она всё более становится не выгодна всем. Собеседники понимают и наш интерес, но дружно отмечают, что у нас есть время до зимы, чтобы занять лучшие позиции на переговорах. И уже на них мы можем получить большее из желаемого. Один из итальянских друзей сказал, что для настоящей победы всем великим домам нужно перемирие на двадцать лет, иначе состав игроков может сильно поменяться. Что ж, за 20 лет и мы подготовиться успеем.

Третьего дня мне таки удалось переброситься парой фраз с императором и императрицей. Я был приглашен на фотографирование у Святой Софии. Императорская семья, включая прежнего императора и его детей, явно демонстрирует достойное великих домов единство. Государь был явно благосклонен ко мне. Уверен, моя работа в Ромее будет эффективной.

Затем был грандиозный Парад Победы! Где русские, итальянские, греческие и болгарские полки величественно и четко шли перед своими монархами, показывая своё боевое единство. Вся эта церемония, думаю, уже разобрана по косточкам и доложена военными атташе, но я отмечу то, что, возможно, ускользнуло от их глаз, поскольку, находясь рядом с трибуной монархов, они могли упустить этот примечательный момент. Я же стоял почти в самом начале парада, и рядом со мной находились в том числе и некоторые пленённые русскими лица. Когда русские флотские колонны вступали на площадь, заиграл знакомый уже мне марш «Варяг», написанный австрийцем в честь героической битвы русского крейсера против всей японской эскадры в Корее. Когда зазвучали первые аккорды мелодии, моряки пришли в движение и запели песню; поравнявшись с нами, они дружно повернули головы к нашей трибуне и отдали честь. Рядом со мной стоял адмирал Сушон, на нем была фуражка и прикрытая плащом форма. Я ему перевел слова и историю песни. Он изумился. Сбросил плащ и ответно отсалютовал русским морякам. Морякам, которые недавно уничтожили его эскадру и германский флот у Моонзунда! Морякам, которые УВАЖАЮТ и своих союзников, и своих противников! Пройдя мимо германского адмирала, русские моряки убрали приветствие, снова приставив руку к фуражке у трибуны коронованных особ. Адмирал Сушон стоял изумленный. Повернувшись ко мне, он прошептал: «Бисмарк был прав. Никогда не надо воевать с русскими! В чести они достойны богов!..»

Доброе отношение русского императора ко мне проявилось и на коронации, где я в числе немногих послов стоял рядом с императорской четой. Величие церемонии, возложение сначала императорских корон Ромеи вселенским патриархом, а потом императорских корон имперского единства 12 восточными патриархами было необычайно величественно. Михаил явно теперь более чем император двух империй, он пантократор всего единства восточных христиан. Как и его супруга. В чьем исполнении новый византийский гимн опустил на колени и стоявших в храме и пред ним на площади. Старая греческая молитва к Матери Божьей Марии претерпела небольшие изменения, и её подхватили