перенестись из современной реальности в 1957 год Болдуина, то все, что вам предложит концовка, будет для вас совершенно непонятно.

У каждого из нас есть свои "слепые пятна", и это нормально. Мы ожидаем определенной доли правдоподобия, верности знакомому нам миру в том, что мы смотрим и читаем. С другой стороны, слишком жесткое настаивание на том, чтобы вымышленный мир во всем соответствовал миру, который мы знаем, может ужасно ограничить не только наше удовольствие, но и понимание литературных произведений. Так сколько же можно переборщить? Что мы можем разумно требовать от нашего чтения?

Это зависит от вас. Но я скажу вам, что я думаю и что я пытаюсь делать. Мне кажется, если мы хотим получить от чтения максимальную пользу, насколько это разумно, мы должны стараться воспринимать произведения так, как они были задуманы. Формула, которую я обычно предлагаю, такова: не читайте глазами. На самом деле я имею в виду следующее: не читайте только с вашей собственной фиксированной позиции в Год Господа нашего две тысячи пятого. Вместо этого постарайтесь найти такую перспективу чтения, которая позволяет сопереживать историческому моменту повествования, которая понимает текст как написанный на своем собственном социальном, историческом, культурном и личном фоне. В этом есть свои опасности, и я еще вернусь к ним. Я также должен признать, что существует другая модель профессионального чтения - деконструкция, которая доводит скептицизм и сомнения до крайности, подвергая сомнению почти все в рассказе или стихотворении, чтобы деконструировать произведение и показать, что автор на самом деле не владеет своими материалами. Цель этих деконструктивных чтений - продемонстрировать, как произведение контролируется и снижается ценностями и предрассудками своего времени. Как вы уже поняли, такой подход вызывает у меня лишь симпатию. В конце концов, я предпочитаю, чтобы мне нравились произведения, которые я анализирую. Но это уже другая история.

Вернемся на мгновение к учителю математики Болдуина и зависимости Сонни. Замечание о том, что нужно давать алкоголь наркоману, выдает определенный образ мышления в отношении социальных проблем, а также уникальную историю художественного и популярного культурного опыта читателя, которая противоречит целям самого рассказа. В "Блюзе Сонни" речь идет об искуплении, но не о том, которого привыкли ожидать студенты. Большая часть нашей популярной культуры - дневные ток-шоу, фильмы для телевидения, статьи в журналах - заставляет нас думать в терминах определения проблемы, такой как зависимость, и искать простое, прямое решение. На своем месте такое мышление вполне логично. С другой стороны, Болдуина лишь слегка интересует зависимость Сонни сама по себе; что его действительно волнует, так это эмоциональное потрясение брата. Все в рассказе указывает на этот интерес. Точка зрения (брата), глубина детализации жизни брата относительно жизни Сонни, прямой доступ к мыслям брата - все это напоминает нам, что речь идет о рассказчике, а не о джазмене. И что особенно показательно, именно брат вырывается из своего мира, выходит из своей зоны комфорта, когда следует за Сонни, чтобы встретиться с другими музыкантами, а затем услышать, как Сонни играет. Если вы хотите оказать давление на персонажа, чтобы заставить его измениться или разрушиться, уведите его из дома, заставьте его жить в чужом мире. Для учителя математики из среднего класса мир джаза может оказаться Нептуном.

Вот почему так важна точка зрения читателя. Эта история попадает в ту самую большую категорию, которую я называю "историями последнего шанса на изменение". Не слишком научное название, соглашусь, но так оно и есть. Вот как они работают: персонаж - достаточно взрослый, чтобы иметь множество возможностей вырасти, исправиться, исправиться, но, конечно, так и не исправившийся - получает еще один шанс, последнюю возможность просветиться в той самой важной области (она меняется в зависимости от сюжета), в которой он до сих пор оставался чахлым. Причина, по которой он старше, прямо противоположна той, по которой квестор обычно моложе: его возможности для роста ограничены, а время уходит. Иными словами, существует императив времени, своего рода срочность, поскольку пески заканчиваются. И тогда ситуация, в которой он оказывается, должна быть убедительной. Наш парень? Он никогда не понимал и не сочувствовал своему брату, вплоть до того, что не навещал его в тюрьме. Когда умирает дочь рассказчика, а Сонни пишет заботливое письмо с соболезнованиями, он заставляет рассказчика (жаль, что у него нет имени) чувствовать себя еще более виноватым. Теперь, когда Санни вышел из тюрьмы и не употребляет героин, у рассказчика есть шанс узнать своего младшего, проблемного брата так, как он никогда не делал этого раньше. Если он не сможет сделать это в этот раз, то уже никогда не сможет. И это подводит нас к сути истории о последнем шансе на изменение, которая всегда одна и та же: можно ли спасти этого человека? Именно этот вопрос задает Болдуин в этой истории, но задает он его не о Сонни. На самом деле (таково бессердечие авторов), чтобы этот вопрос был действительно важен для нас с точки зрения рассказчика, будущее самого Сонни должно быть очень туманным. Сможет ли он заниматься единственным в мире делом, которое у него хорошо получается, и не будет ли он снова втянут в зависимость, распространенную в джазовом сообществе, мы не можем знать. Наши сомнения от его имени усиливают остроту проблемы взросления рассказчика; каждый может полюбить и понять исправившегося наркомана, но тот, кто, возможно, не исправился, кто признает, что опасность для него все еще существует, создает реальные трудности. Если мы читаем эту историю через фильтр дневных ток-шоу и занятий по социальной работе, мы не только упускаем фокус истории, но и неправильно понимаем ее на самом базовом уровне. Проблемы Санни, конечно, интересны, но это всего лишь крючок, чтобы завлечь нас; реальные вопросы, которые поднимает история, касаются рассказчика/брата. Если мы воспринимаем эту историю как историю Сонни, ее разрешение будет глубоко неудовлетворительным. Если же мы понимаем, что это история брата, то все получается замечательно.

И это совсем недавняя история. Куда сложнее понять образ мышления, лежащий в основе, скажем, "Моби Дика". Последнего из могикан. Илиада. Вся эта жестокость. Почти исключительно плотоядная диета. Кровавые жертвоприношения. Грабежи. Множество богов. Наложницы. Читателям, выросшим в монотеистической культуре (а это все мы, независимо от наших религиозных убеждений или их отсутствия, живущие в рамках западной традиции), может быть трудновато воспринимать набожность греков, чьим главным орудием религиозной практики является разделочный нож. В самом деле, сама установка эпоса, в котором Ахилл бьется в припадке и отказывается от участия в войне из-за того, что у него отняли